— Если вы сунулись в это дело, то должны знать, что Иннокентий отказался от претензий ко мне!
— Отказался, — согласился Наполеонов.
— Тогда чего вам надо?
— Да вот интересно, Анатолий Стригунов тоже откажется от претензий к вам?
— От каких претензий?! — Юлия так сильно схватилась за спинку кресла, что костяшки ее пальцев побелели.
— Возможно, он не оценил предоставленной вами ему возможности полетать.
— Замолчите! Вы все лжете! Вы не имеете права запугивать меня! Убирайтесь вон! — закричала она и, перестав контролировать себя, схватила стоящую на столике вазу с цветами и запустила ее в следователя.
Наполеонов легко отклонился, и ваза попала в стоящее у стены зеркало. Стеклянные брызги усыпали ковер.
— Народная примета не советует бить зеркала, — усмехнулся Наполеонов и направился к выходу.
— Вы куда?
— Оставляю ваш негостеприимный дом. Советую не покидать город.
— Вы!
Наполеонов, закрыв за собой дверь, окончание произнесенной ему в спину тирады не услышал. Не больно-то и хотелось.
Глава 26
В дом к Волгиной Шура приехал поздно, солнце уже начинало клониться к закату. Из ворот как раз выходила Клавдия Ивановна Рукавишникова, которая приходила к Волгиной один-два раза в неделю, чтобы навести в доме идеальную чистоту.
— Здравствуйте, Шурочка, — обрадовалась она Наполеонову.
— Здравствуйте, Клавдия Ивановна, что-то вы сегодня поздно.
— Да я на минуточку забегала, спросить, можно ли нам завтра с утра с Ксюшкой за грушами прийти. Мирослава давно говорила, чтобы собрали. Вот я и надумала варенье сварить.
— Варенье — это хорошее дело, — искренне одобрил Наполеонов.
— Мирослава с Морисом в беседке, — сказала Рукавишникова.
— Отдыхают от трудов праведных?
— Нет, в шахматы играют. Ну, я побежала, хорошего вам вечера.
— Счастливо.
Друзей Шура действительно нашел в беседке. Первым еще на подходе Наполеонова заметил Дон и коротко мяукнул.
— Сражаетесь, стратеги? — вместо приветствия спросил Шура.
Мирослава только рукой махнула. Морис улыбнулся. Волгина еще минуты две сидела, склонившись над доской, потом нехотя признала ничью, поняв, что эту партию выиграть у Миндаугаса не представляется возможным.
— Ужинать будешь? — спросил Морис.
— Он еще спрашивает! — фыркнула Мирослава.
— Буду, — хмуро подтвердил Шура. Настроение у него было не ахти, но это еще не повод, чтобы отказываться от еды.
После ужина он коротко изложил факты и рассказал о своем визите к Юлии Лопыревой.
— Значит, расстроена, — задумчиво произнесла Мирослава.
— Даже слишком. И скорее всего, тем, что Стригунов жив.
— Думаешь, он выкарабкается?
— Врачи гарантии не дают.
Они помолчали.
— Все сходится, — вздохнул Шура.
— Обыск когда думаешь делать?
— Сроки подпирают, хоть и жаль Степаниду Матвеевну.
— Может, ее в больницу, а обыск при сестре провести? — осторожно спросил Морис.
— Она от больницы наотрез отказалась.
— Тогда ничего не попишешь.
Шура кивнул и уставился на опустевшую чайную чашку.
— Тебе еще налить чаю?
— Что? — очнулся он от своих мыслей.
— Чаю еще?
— Нет, спасибо.
Глава 27
С утра пораньше к Наполеонову заскочил Ринат Ахметов.
— Можно? — спросил он, постучав и заглянув в кабинет.
— Заходи, — сказал Шура, — ты по делу или чаю попить?
— По делу, хотя и от чая не откажусь.
— У меня сегодня с мятой, — сказал Наполеонов, достал чашки и налил в них чай из термоса.
— Хорошо пахнет, — одобрил Ринат.
Они сели друг против друга.
— Тут такое дело, — проговорил оперативник, — мы несколько раз наведывались к соседям Ставрова, но дом еще не до конца заселен, и я решил поболтаться во дворе.
— Ну и?
— Познакомился с двумя милыми мамочками на детской площадке, послушал воспоминания заслуженного работника культуры из дома напротив. Никто из них Стригунова на фото не узнал. И тут мчится прямо на меня бульдог. Я даже заподозрил его в недобрых намерениях. А следом за ним несется молодящаяся дама лет шестидесяти с гаком, солидной комплекции, в развевающемся красном плаще и в алой широкополой шляпе. Бежит и кричит на ходу: — Молодой человек, чего это вы всем под нос какую-то фотографию тычете, а к нам с Пусей не подходите?!
Шура хихикнул.
— Я сообразил, что Пуся — это бульдог, который, оказывается, любит общаться: он усердно трепал мои брюки, а я вяло отбрыкивался, — продолжил Ринат.
— Пуся, девочка моя, нельзя, — сказала дама и представилась: — Вера Сергеевна Туземцева. Я тоже назвал себя и фото ей протянул.
— И что? — спросил Наполеонов, наполняя опустевшие чашки новой порцией чая.
— А то, что дама как заверещит: — Я хорошо запомнила этого шалопая! Он наступил на ногу моей Пусе! И даже не извинился! А его безумный взор просто стоит у меня перед глазами!
— И когда это было?
— В то самое время. Как объяснила Вера Сергеевна, у Пуси живот расстроился, и им пришлось долго находиться во дворе. Вера Сергеевна видела, как из квартиры Ставрова вышли двое мужчин, потом они ушли. Она спустилась во двор со своей Пусей, а минут через десять в подъезд вошел Стригунов, и через некоторое время оттуда выскочил, наступив при этом на бульдога, который любит общаться и бросается всем под ноги.
— А твоя свидетельница уверена, что это был Стригунов? Ведь уже было темно, — задумчиво произнес Наполеонов.
— Уверена. Там освещение хорошее. А Вера Сергеевна всегда бегает за своей Пусей, и ей удалось близко увидеть мужчину, который отдавил лапу ее сокровищу.
— Она готова его опознать?
— Не только готова, а просто рвется в бой.
— Отлично. Но пока свидетельницу придержим. Я еду к Стригуновым. Вот ордер на обыск. Ты со мной, захватим Незовибатько, Славина и Залесскую.
— Вот только я одного не пойму, — приостановился Наполеонов.
— Чего?
— Почему бульдог не тяпнул Стригунова?
— Хозяйка объяснила, что ее девочка очень деликатная.
Наполеонов хмыкнул: — Деликатный бульдог, девочка, впрочем, — он вспомнил бульдога Белозерских, почему-то тяжело вздохнул и проговорил: — Ладно, пошли.
