— В любом случае, аудиозапись — это всего лишь точка отсчета, некая условная гипотеза, — размышлял вслух редактор. — Чтобы ее обосновать, мы должны сосредоточиться на сборе фактов. Итак, набросаем план… — его карандаш забегал по листу бумаги.
Спустя годы Родион вспоминал это время как один из самых стремительных периодов своей жизни. За сто пятьдесят календарных дней было собрано увесистое досье. В редакции понимали: как только текст будет опубликован, «Мондьяль» окажется в эпицентре судебных разбирательств, а значит, каждая строчка этой статьи должна быть тщательно взвешена. Но суд принимал к рассмотрению лишь оригиналы документов, которые было очень трудно раздобыть и тем самым доказать, что на счета партии Готье действительно перечислялись незаконные средства для поддержки избирательной кампании.
К осени, когда до президентских выборов оставалось меньше полугода, напряжение внутри группы, проводившей расследование, достигло абсолютного предела. Полноценный сон превратился в недоступную роскошь, выходных практически не бывало, а дело продвигалось медленно, как старый дилижанс по проселочной дороге. Измученному бессонницей и дурными предчувствиями Бретону становилось все труднее контролировать свой взрывной характер, и это сказывалось на общей атмосфере. Один лишь Родион был настолько поглощен процессом, что сложностей практически не замечал. Он работал над первым серьезным в своей практике делом и жил в плену еще не разрушенных действительностью иллюзий…
С Валем за это время он виделся лишь дважды: Пьер получил от газеты щедрый гонорар и строил новые планы на жизнь. В начале ноября он позвонил Родиону, чтобы сообщить о своем скором отъезде.
— Не поверишь, старик, родителей не видел уже четыре года. То денег не было, то настроения… А сейчас вдруг понял, что лучший способ распорядиться заработанным — уехать к чертям из Парижа. Я ведь вырос в Гренобле, у меня там дом и родня… а какая в наших краях природа! Альпы! Летом займусь велоспортом, я когда-то в юношеской сборной был, готовился к участию в национальном чемпионате…
Родион слушал его с улыбкой, оптимизм Валя был заразителен. В голосе приятеля чувствовалась энергия обновления, и Родион вполне допускал, что у Пьера получится переломить ход событий, выбраться из болота, в котором он прозябал без всяких перспектив. В конце концов, в Гренобле есть несколько региональных газет, и Валь с его опытом мог бы им пригодиться.
— Кстати, ты как-то спрашивал дядю о регистрационной книге, — неожиданно вклинился в его размышления Валь.
Да, кажется, во время самого первого личного разговора с мажордомом Родион интересовался, не осталось ли у него каких-нибудь дневников или домовых книг с распорядком дня госпожи Ля Грот: назначенными встречами и именами ее посетителей…
— Так вот, — продолжил Валь, — он отдал мне все свои ежедневники за пять лет.
Родион почувствовал, как болезненно напряглось его тело. Опережая сознание, оно предупреждало его об угрозе. Но вместо того, чтобы прервать обсуждение и договориться с Валем о встрече, как этого требовала профессиональная техника безопасности, Родион не удержался и спросил:
— В них есть то, что меня интересует?
— О, да-а, — удовлетворенно протянул Пьер, зашелестев страницами. — Тут зарегистрировано несколько встреч мадам Ля Грот с министром Готье: две состоялись в 2000-м, три в 99-м и одна в 97-м. В прошлом году, когда дядюшка записывал на пленку их беседы, они проходили тет-а-тет. А в далеком 97-м Готье приходил не один. Где же это… а, вот: «Суббота, 14 июня — ужин с г-ми М. Готье, П. Брунетти и Ф. Ланзони», и сбоку: «Согласовать меню и карту вин».
«Июнь 97-го… Возможно, как раз тогда они обсуждали сценарий убийства корсиканского префекта?!»
Докрутить эту внезапную и совершенно безумную мысль Родион не успел. Валь поспешил с ним распрощаться, пообещав завезти дядины записи в редакцию не позднее пятницы.
* * *
В пятницу увидеться у них не получилось.
В начале недели после нескольких часов, проведенных Бретоном в «генеральном штабе» в обществе главреда и издателя, было принято решение: несмотря на недостаточную доказательную базу, опубликовать имеющийся материал под каким-нибудь нейтральным заголовком — например, в виде риторического вопроса. Таким образом из обвинительного утверждения он превращался в деликатную гипотезу, подталкивающую читателя к самостоятельной трактовке изложенных в нем событий.
Соображения у Бретона были простые: во-первых, давление со стороны Карди и акционеров нарастало, они настаивали на скорейшей публикации порочащей Готье информации, а обострять отношения с руководством газеты редактору не хотелось. Во-вторых, с появлением так называемых независимых расследовательских порталов, для которых скорость публикации новости была важнее ее достоверности, возрастали шансы утечки ценной информации. Если бы кто-нибудь опередил «Мондьяль» с обнародованием компромата, это стало бы концом его собственной редакторской карьеры. Кроме того, так и не сумев собрать в срок исчерпывающую фактуру, Бретон жил слабой надеждой, что статья привлечет новых свидетелей, способных дополнить повествование неожиданными подробностями…
Так во второй четверг ноября на всех газетных прилавках страны появился свежий номер «Мондьяль» с аккуратным заголовком: «Торгуют ли влиянием кандидаты в президенты?»
Держа в руках газету, Родион не мог поверить, что плодом его многомесячных трудов стала эта поверхностная статья, включавшая лишь выборочную расшифровку аудиозаписи и оставлявшая ощущение полной недосказанности. Такой текст был способен скомпрометировать министра, но серьезным журналистским расследованием не являлся.
Родион совершенно перестал понимать логику происходящего, а обсуждать ее с Бретоном казалось невозможным: обычно непримиримый редактор, никогда не срезавший углов, а наоборот, любивший их заострять, изменился до неузнаваемости: стал замкнут, вял и ко всему безразличен.
Родион был уверен — еще бы пару месяцев, и вместо этого мыльного пузыря они бы выпустили разрушительной силы материал…
Вспомнив, что Валь обещал с ним встретиться и передать ежедневники дяди, Родион принялся ему звонить.
Но Валь не отвечал.
Он как сквозь землю провалился, не выполнив своего обещания.
В конце следующего дня Родион отправился к нему сам. Дверь оказалась заперта, на звонки никто не отзывался. Неужели уехал? Вот так легкомысленно бросил важные бумаги в съемной квартире, зная, как они сейчас ему нужны?
Скатившись вниз по лестнице, Родион оказался на плохо освещенной улице. Валь жил в квартале унылых новостроек с россыпью лавок в нижних этажах. На углу стоял неопрятный чернявый подросток и продавал жареные каштаны в кульках, скрученных из вчерашних газет.
«Торгуют ли влиянием кандидаты в президенты?» — вопрошала надпись на одном из них.
Родион нахмурился.
Он никак не мог себе объяснить, почему Оливье Бретон, наставник, обративший его когда-то в «религию факта», веру свою предал. Прервав сбор доказательств и поспешив с публикацией досье, редактор обесценил серьезное расследование, превратив его в заурядный газетный блеф…
