Концовку любопытного репортажа Родион дослушать не успел, поскольку объявили посадку на его рейс.
Она ждала у выхода на посадку, с книгами и духáми для мамы, которые успела купить перед вылетом. А вот подарок отцу приготовила заранее — ведь юбилей…
Перед поездкой она страшно волновалась: с родителями не виделась с прошлого лета, и об изменениях в ее личной жизни они ничего не знали.
Как они воспримут эту новость?!
Все-таки почти тридцать лет разницы…
В отличие от нее, Родион на этот счет был совершенно спокоен. Ведь и у ее родителей тоже разница, кажется, лет двадцать. Конечно, на первый взгляд, все против них: огромный разрыв в возрасте и в жизненном опыте… Но не в этом ли состоит парадокс обоюдного притяжения?
Родители их поймут.
Его тревожило другое. С момента нападения прошло всего три месяца, один из которых он провел на больничной койке. Все это время она навещала его почти ежедневно, но никто, кроме соседа и медсестер, не знал о ее существовании.
По крайней мере, ему так казалось.
Но однажды…
Она влетела к нему в палату с улыбкой.
— Почему ты не отдал мне ее сам? — обняла, потерлась щекой о его щетину.
Родион полусидел в подушках и никак не мог понять, чем заслужил эту награду.
— Это жемчужина! Где ты ее взял? У букинистов? 1997 год издания… Такой нет даже в университетской библиотеке!
Она достала из сумки черно-белую книгу. «Страсти по Чайковскому. Разговоры с Джорджем Баланчиным»
[37].
При виде знакомого балетного иероглифа по телу Родиона прошла нервная судорога.
— Баланчин… Откуда… — голос его не слушался, — откуда это у тебя?
— Курьер доставил. Сегодня утром…
— На дом?
— Ну да… Позвонил в дверь: «Вам презент от месье Лаврофф».
— И все?
— А что еще?.. — Она начинала волноваться. — Он вообще-то был странный какой-то, буркнул напоследок: «Вы, главное, в подземных переходах будьте поосторожнее» и, не прощаясь, укатил в лифте…
А вот это был выстрел на поражение.
Красноречивое уведомление о том, что «делу Апостола» хода не дадут. Угрожая расправой той, чье существование он надеялся сохранить в секрете, Готье нанес ему ощутимый удар.
Значит, об их связи уже давно известно…
Впрочем, после последнего разговора с де Перетти судьба расследования была предопределена. Работу по делу придется приостановить, ломать чужие судьбы он не собирался. Не зря когда-то Оливье Бретон упрекал его в характерной славянской совестливости…
Что ж, наверное, он и вправду всю жизнь бессознательно подчинялся этой нравственной традиции.
Как бы то ни было, «дело Апостола» оказалось для него особенным. В пылу корсиканской рокировки он потерял близкого друга — в причастности Дарио к исчезновению портфеля и других важных материалов Родион практически не сомневался. Консьержка, по его просьбе поднявшаяся в квартиру спустя сутки после нападения, обнаружила, что дверь открыта, все вещи на своих местах, поврежден лишь старый стереоусилитель «Маранц», который давно стоял без действия и был переоборудован в тайник.
О его существовании знал только Дарио…
* * *
Порывистый ветер обрушился на остров, застав его врасплох.
Под яростным натиском воздушных потоков море вскипало, накатывало на берег, жадно слизывая брошенные у кромки воды вьетнамки и солнечные очки, подбираясь к лежакам и полотенцам. Отдыхающие хватали свои вещи и засовывали их как попало в объемные сумки. Бухта опустела, стихия стремительно отвоевывала последние кусочки суши.
Еще бросок — и уколы соленых брызг вырвали ее из тревожного сна!
Анна резко села, подобрав под себя ноги. В начале апреля, конечно, часто штормит…
Пора возвращаться в дом.
Харис, наверное, не находит себе места, с возрастом он стал мнительным, тревожным и каким-то беспомощным…
Однако стол им был накрыт безупречно.
Белое с голубым, мельхиор приборов, мерцание хрусталя. София бы добавила сюда красных салфеток… но не Харис. Хирургически сдержанно и аскетично — скальпель и спирт.
Анна достала поднос, и в считаные минуты его заполнили пиалы — жареный осьминог, салат из фасоли, подрумяненный халуми, сбрызнутая маслом пористая фета…
И молодое Δύο Ελιές, она настояла.
С Оливией не виделись семь долгих месяцев, с августа. В жизни дочери многое изменилось. Три года назад она приняла решение оставить хореографию. Анна к этому внутренне была готова, но Харис… Неважно. Журналистика — блестящий выбор. Анна мало об этом знала, однако жизнь ее свела когда-то с человеком, который, как ни странно, многое предопределил.
Снаружи раздастся шум, хлопнут дверцы такси. Харис пригладит седые пряди, бросит в зеркало тревожный взгляд — старец ли? Да нет, убеленный сединами мэтр.
Анна будет неизменна — в строгом платье и сложной геометрии блестящих волос.
Послышатся голоса: мелодичный — Оливии, и мужской, сдержанный, смутно знакомый.
Анна бросится ко входу, сощурится в сумерках прихожей: девочка моя, такая красивая, новая, чужая…
Вслед за Оливией в дом шагнет нескладная фигура. Сверкнет белизной дежурной улыбки, откинет волосы со лба и тряхнет головой: «Померещилось…»
Париж, 2018
