Застегни дубленку, а то продует! Это важные слова, решила Люсенька, застегиваясь под подбородок и натягивая капюшон пониже. Алекса никогда, к примеру, не заботило, хорошо ли она застегнулась.
— Куда теперь?
Она нерешительно топталась возле переднего левого колеса, не зная, куда деть ключи от машины. В сумочку положить? Или незнакомец их заберет? Какой у него дальнейший сценарий?
— Надо будет прогуляться. Тут недалеко. — Он с сомнением покосился на ее высокие каблучки. — Думаю, тебе будет нелегко.
Ей в самом деле пришлось несладко: прыгать по кочкам, продираться сквозь гремевшие на морозе голые ветки. Она все время спотыкалась, цеплялась капюшоном, рукавами. И этому странному человеку пару раз пришлось переносить ее на руках через поваленные деревья.
И по тому, как именно он это сделал, Люсенька снова подумала, что ей вряд ли будет угрожать опасность. Он очень бережно ставил ее на каблучки. Очень! И даже потом взял ее под руку, когда дорога стала чуть шире, но хуже.
Они прошли вдоль каких-то пошатнувшихся заборов, за которыми, окостенев от мороза, колыхался на ветру высохший еще по осени сорняк. Шли, шли и остановились у пожарища.
— Вот здесь все и случилось, — глухо обронил незнакомец, встав как вкопанный возле какой-то обгорелой доски.
— Что случилось? — Вытянув шею, Люсенька сдвинула капюшон на макушку.
— Здесь погибла твоя подруга. И еще четыре человека.
— Ой, господи! — Люсенька прикрыла рот ладошкой, затянутой в тонкую кожу перчатки. — А мы здесь зачем?! Вы… Вы хотите и меня?
И она попятилась. Впервые за все время проявила благоразумие и попятилась от него — странного человека в дешевой куртке и ботинках, в черной шапке, надвинутой на самые глаза.
Кто он?!
— Вы и есть убийца?! — ахнула она.
— Так считают. Некоторые, — добавил он с нажимом и пошел на нее.
— Кто некоторые?
Он шел, а она пятилась. Он шел на нее, а она пятилась.
— Следователь, прокурор, судья, влепивший мне шесть лет строгого режима.
И только тут она поняла, почему его наряд с первого взгляда ей не понравился. Почему показался ей не только дешевым и безвкусным, но еще и странным каким-то. Спецовочным.
Он заключенный! Урка! Она однажды видела такую одежду, странно, что забыла. Видела, как раз шесть лет назад, когда они с Олей и Кирой явились на оглашение приговора по убийству их с Олей одноклассника.
И там, за пуленепробиваемым стеклом находились какие-то люди. И на них была именно такая вот одежда. Только полегче. Было не так холодно.
— Вы… Вас судили тогда? За убийство Артура?! — ахнула она и зажмурилась. И заныла: — Господи! Вы убили его! Замучили до смерти! А теперь вернулись и убили еще пятерых. А теперь моя очередь?!
На этих словах она подвернула ногу и рухнула на обледеневшую дорогу спиной.
— Ой, как больно! Ой, как больно! — завыла Люсенька тоненько и пронзительно. — Не трогайте меня, не трогайте!
Но было поздно, он уже ее тронул. За оба запястья. Вцепился и с силой дернул на себя. Мгновение, и она уже стоит на ногах.
— Я не буду тебя трогать, Люси, — сказал он строго. — И убивать не буду.
— Почему?
У нее тряслось все! Щеки, губы, волосы, руки, ноги, живот. От страха, от холода. От невозможности поверить в то, что она сама, не сопротивляясь, привезла убийцу на место преступления. Для чего? Оставалось только догадываться.
— Хороший вопрос! — Он рассмеялся, блеснув белоснежными зубами. — Наверное, потому что я не убийца!
— А за что сидели?
— Статья за соучастие. А на самом деле…
— А на самом деле? — перебила она его, отбирая у него свои озябшие, трясущиеся ручки.
— А на самом деле меня там даже не было, — махнул он рукой куда-то себе за спину.
Она проследила за его жестом. Подняла взгляд, уперлась в край его черной вязаной шапки и всхлипнула:
— А Артура убили здесь?! Именно в этом месте?
— Вот не знаю, Люси. Где убили, кто убил, кто нашел, когда нашел. Следователь, который всеми силами пытался посадить меня и еще парочку наркоманов — лишь бы посадить, кажется, — даже не задавался такими вопросами.
Он очень сложно и витиевато говорил. Она ничего не понимала. У нее перед глазами вдруг все закрутилось, поплыло. Пространство заполнилось размытыми образами, криками. Она сделала шаг вперед и тут же провалилась в обморок.
— Эй, эй, детка, — звал Люси кто-то нежным мужским голосом, совершенно не похожим на высокий фальцет Алекса. — Эй, очнись.
Ее лба коснулось что-то теплое и мокрое. Пошло гулять по щекам, губам. Она поймала языком крохотную капельку воды, слизнула и поняла, что дико хочет пить. И еще есть. И еще ужасно хочет мороженого. Клубничного! И еще хочет открыть глаза.
Люсенька резко распахнула ресницы, заморгала от яркого света, потом осторожно присела, огляделась. И счастливо улыбнулась, выдохнув:
— Дома-а-а…
Она и правда была у себя дома, на собственном диване, без дубленки, без сапожек. Значит, что? Этот странный человек довез ее до дома, разул, раздел, уложил на диван в гостиной и начал приводить ее в чувство, намочив полотенце.
Ну, разве убийца, настоящий убийца так поступает?!
И зачем ему тогда разуваться? А он ходит по ее дорогим светлым коврам в черных махровых носках. И даже куртку снял, оставшись в черной простецкой рубахе.
И Люсенька, не удержавшись, недовольно сморщила носик.
— Что? — Он протянул ей полотенце. — Еще?
— Нет. Я не об этом. Вещи… Твои вещи. Они ужасны!
Она незаметно сказала ему «ты» и тут же решила, что это очень логично после того, что оба пережили. Она испугалась его. Он испугался за нее. Она же не могла ошибиться. В его темных глазах тревога.
— Других пока нет, не заработал. Да и не заработаю уже, если не разберусь со всем этим… — он точно хотел выругаться, но сдержался и произнес: — Ужасом.
— Расскажи мне все, — попросила она, снова заваливаясь на подушки и устраиваясь поудобнее. — Кстати, как тебя зовут?
— Кирилл.
— А меня Людмила. Но все зовут меня либо Люси, либо Люсенька. По ситуации. — Она нежно улыбнулась, расправляя плотную теплую блузку на животе. — Расскажи мне все о себе, Кирилл.
— А что рассказывать? Даже не знаю. — Он с тяжелым вздохом провел рукой по коротко стриженным волосам. — Шесть лет назад меня взяли прямо на работе. Бросили за решетку. А потом обвинили в том, что я был соучастником зверского убийства.
— Его убили зверски, — всхлипнула она вдруг. — Он умирал страшно.
