Наступил час костра! Его развели в каменной колоде неподалеку от палаток. Сухой валежник вмиг разгорелся на углях из жаровни. Дети сидели на раскладных стульчиках вокруг весело потрескивающего костра и пугали друг друга рассказами про лесных чудовищ.
Сандра надела джинсы, толстой вязки зеленый свитер и появилась перед публикой с зачехленной гитарой.
— О-о-о… — протянул Фрэнк. — Вы и это умеете? А я всю дорогу ломал голову, чего ради мы тащим с собой эту штуковину.
— Начинаем наш концерт! — сказала Сандра. — Заявки принимаю и выполняю.
Несколько песен спели хором. У Сандры был довольно сильный сопрано. Пела она легко и задорно — наверно, еще и потому, что Фрэнк подпевал ей. А потом, когда Дэвид с Джонатаном грянули «Двенадцать негритят пошли купаться в море», он заткнул уши и взмолился:
— Хор отменяется, пусть солирует одна Сандра! Давайте попросим ее спеть свою любимую.
Она не заставила себя упрашивать и запела песенку, которая принесла ей титул «мисс Гейнсвилл».
Знакомые слова словно приобрели теперь особый для нее смысл: «Любовь… Когда ее теряем, испытываем боль, но говорим, мол, осталась свобода…»
— Теперь я вижу, что и «мисс Америка» вам по плечу. Уверен, что положили бы всех конкуренток на лопатки.
— Тогда я не сидела бы с вами у костра, — ответила она тихо. Помолчав, добавила: — На всем белом свете нет такого места — кроме этого! — где бы я хотела сейчас находиться.
Спели все вместе «Когда я был парнишкой» и «У старины Макдональда есть ферма». Взглянув на детей, Сандра сказала:
— Песенку про фермера Макдональда мы поем, когда собираемся всей семьей. Она как будто про нас. Кстати говоря, мой папа — фермер, а старший брат даже вывеску прибил на доме: «Ферма старины Мейсона». Когда доходим до слов: «А на этой ферме у него есть…», — то кричим, как сумасшедшие: «Дети» — и перечисляем всех поименно — от мала до велика.
— А сколько у вас братьев и сестер? — спросила Каролина.
— Последний раз, когда приезжала домой, нас было двенадцать, — улыбнулась Сандра.
Джонатан, шмыгнув носом, тоже не удержался:
— Вот это да! Одиннадцать братьев и сестер! — присвистнул он, закатив глаза.
— Вот такая у меня семья! — сказала Сандра, как бы соглашаясь с ним. — И близнецы есть. Джеймс и Ренди.
— А сколько им? — проявил интерес Дэвид.
— Они младше меня на восемь лет. Значит… значит — им по пятнадцать.
— А мы когда-нибудь познакомимся с ними?
Сандра бросила на Фрэнка умоляющий взгляд. Обещать она не могла: лето пройдет и…
— А стоящая мысль, братцы-кролики! — заметил Фрэнк. — По крайней мере, будете знать, какими не мешало бы стать вам через пару-тройку лет.
Братья кинулись на дядюшку, колотя его, что есть мочи. Бой завязался нешуточный, и прошло минут десять, прежде чем удалось уговорить их идти спать. Уложив девочек, Сандра выскользнула наружу. Время еще было детское, и спать не хотелось. Ночь выдалась темная. Мерцали звезды. Весело потрескивал костер. Фрэнка не было видно. Сандра присела на корточки у огня и обняла себя за плечи руками, чтобы согреться. В горах ночью совсем не жарко, подумала она, глядя на пляшущие язычки пламени.
— Холодно? — раздался из темноты его голос. Должно быть, Фрэнк хотел дать знать, что и ему не спится.
— Свежо, — ответила она. — Посидеть у костра — одно удовольствие.
Он подкатил бревно. Установил его так, чтобы было тепло и неопасно. А потом, сделав широкий жест рукой, сказал:
— Прошу, присаживайтесь! Двигайтесь ко мне. Я вас согрею, — сказал он.
Сандра раздумывала не больше секунды. Она — как если бы приняла самое важное в своей жизни решение — придвинулась ближе, склонив голову ему на плечо. Господи, какое блаженство, подумала она. Когда он рядом — ей всегда тепло!
Показалось, что у него участилось дыхание. А потом он сказал хриплым голосом:
— А молодец я, что бревно подкатил! Похоже, я тоже замерз.
Говорят, счастливые часов не наблюдают. Сандра, во всяком случае, не имела ни малейшего понятия, как долго они сидели вот так. Ее чувства были обострены до предела. Он — рядом, его рука — на ее спине, а ладонь — в сантиметре, может, в двух от груди. Он — сильный, теплый, такой удивительно хороший…
Казалось, что прошла целая вечность, когда он, нарушив очарование молчаливого общения, произнес:
— А вы, ей-Богу, будто котенок, пушистый, теплый такой, свернувшийся клубочком у меня под боком… Знаете, о чем я подумал? Почему до сих пор не появился некто и не утащил вас… скажем, в уютный домик, увитый виноградной лозой?
Он подбросил несколько поленьев в умирающий огонь.
— Наверно, не хочу, чтобы меня утаскивали, — ответила она нараспев. Акцент на этот раз появился сильнее, чем обычно.
— Забавно! — Фрэнк стоял к ней спиной и ворошил костер, от чего в небо взметались мириады искорок. — Я за равноправие мужчин и женщин, но не могу связать воедино вас и какую-то там карьеру. На мой взгляд, вы просто созданы для того, чтобы давать удовольствие и получать его от мужчины, от детей, которых народите ему.
— Странно вы рассуждаете! Все-таки двадцатый век…
— Кажется, вы меня не так поняли, — сказал он, оборачиваясь к ней. Его лицо в отблесках огня было необыкновенно красиво, а глаза ярко сверкали. — Когда смотрю на вас — вижу перголу, увитую розами, ощущаю запах только что испеченного сдобного пирога с персиками, слышу веселые голоса детей во дворе. Поэтому я задаюсь вопросом — почему вы пошли по жизни другой дорогой?
Господи! Как нелегко ответить! Не любила она никого — вот и все. А настоящий дом, когда в семье мир, радость, а дети счастливы — самое ценное, что может быть у женщины. Но без взаимной любви ничего этого не бывает. Сандра задержала дыхание. Она полюбила Фрэнка, возможно, и он ответит на ее чувство, а в итоге… Ей судьбой предназначена эта самая «другая дорога».
— Если я никогда не выйду замуж, и у меня не будет своих детей, я, по крайней мере, смогу посвятить себя другим детям, принести им пользу. Поэтому я и решила стать учительницей.
— Это мне понятно! Вы будете прекрасным педагогом, но лучше, если станете хорошей матерью. Вы человек щедрой души, готовы броситься на помощь по первому зову сердца, однако боюсь, в конце учебного года окажетесь на грани нервного срыва.
Он оказался не первым, кто обратил ее внимание на оборотную сторону медали.
Сандра проходила практику в маленьком городишке на севере Флориды. В ее классе учился мальчуган — один из тех, про которых говорят, что лишь одни глаза и остались. Нестриженный, весь какой-то взъерошенный, он ходил в школу все время в одной и той же рубашке, несвежей и поношенной. Она привязалась к нему. Если было за что — обязательно его хвалила, стараясь не акцентировать внимание на том, за что следовало бы наказать. Каждый вечер, когда возвращалась домой, только о нем и думала. Не голодает ли, не обижают ли родители?
