— Господи, нет. Но спасибо.
Адди по-прежнему смотрела ей в глаза. Все тело Таны покрылось испариной, когда она осмелилась в свою очередь взглянуть на Адди Армстронг. Красивая блондинка. Чуть за сорок, подумала Тана. Она знала, что Адди не замужем, и не могла понять, что привело эту женщину на Север. Почему она решила остаться. Можно ли доверить ей свое здоровье и личные проблемы? Но Тана была на грани. Ей нужно было признаться. Нормальные люди всегда об этом говорят, но почему же она так боится? В открытую признать это, сообщить об этом миру было слишком страшно. Будет стыдно. Будут вопросы. Она хотела не выдавать свою тайну как можно дольше, пока не почувствует, что новая работа обещает хоть какую-то стабильность. Сейчас не было ни малейшей.
— Есть ли новости из Йеллоунайфа? — спросила Адди.
— Пока нет. Завтра буду звонить.
— Ты точно хорошо себя чувствуешь? — вновь спросила она.
— Да. Да, хорошо.
— А удар в живот? Ничего не задели?
— Я беременна.
Адди моргнула.
— Я… да, меня ударили в живот. Удар пришелся чуть в сторону, и к тому же на мне был бронежилет. Но я волнуюсь… волнуюсь за…
— За ребенка. Само собой.
Глаза Таны вспыхнули.
— Давай снимай куртку и ложись.
Тана отстегнула пояс, положила на стол.
— Рубашку тоже снимать?
— Можешь просто расстегнуть. Белье закатай. Расстегни брюки и спусти до бедер.
Тана сделала, как ей велели, легла на кровать и закрыла глаза. Сердце колотилось. Адди вымыла руки в маленькой раковине, согрела их, медленно и сосредоточено ощупала живот Таны. Девушка закрыла глаза, не зная, что чувствовать. Облегчение оттого, что она наконец попала в надежные руки? Тревогу оттого, что Адди молчит — неужели нащупала что-то страшное? Конечно, быть матерью — совсем не рай небесный. Она даже не может воспринимать свою беременность как взрослый человек.
— Большой срок? — спросила Адди, считая ее пульс и поглядывая на часы.
— Около девятнадцати недель. Никто на работе не знает, — она закашлялась. — Пока.
— Уже проверялась?
Тана вновь закашлялась.
— Только в больнице. Когда… когда хотела сделать аборт.
Адди посмотрела ей в глаза. Повисла тишина.
— Я хотела от него избавиться. А потом струсила, передумала. Решила все изменить, приехала сюда. Начала с чистого листа.
Глаза Адди сверкнули. Она кивнула, рот вытянулся в напряженную тонкую нить. Не отпуская руки Таны, она сказала:
— Я помогу тебе. Хорошо?
Тана взглянула на нее.
Ты не можешь все делать в одиночку, Тана, дитя мое. Позволь людям помогать тебе. Без племени человек слаб…
Она не сразу смогла заговорить. Потом кивнула и прошептала:
— Спасибо.
Порывшись в сумке, Адди вынула узкий деревянный инструмент, похожий на трубу.
— Стетоскоп Пинар, — сказала она. — Чтобы слушать, как бьется его сердце. Здесь несколько беременных, так что я всегда наготове. Акушерки считают, это лучше УЗИ, — сказала она, положив руку Тане на живот, — потому что ребенок не подвергается действию ультразвука. — Прижав конец трубки к напряженному животу Таны, она приложила к другому концу ухо. — У дерева хорошая акустика. Мне кажется, это лучше, чем металл или пластик.
Она внимательно слушала, потом передвинула стетоскоп, прислушалась снова. Тана нервничала все больше.
— Все хорошо? — Ее голос был грубым и хриплым.
Адди выпрямилась, улыбнулась.
— Малышу повезло.
Тана была не в силах дышать, не в силах сглотнуть. Влага заполняла глаза, мешала видеть. Ее малыш. Он живой. У него бьется сердце. Ему повезло.
— Спасибо.
— Можешь одеваться.
Тана села, спустила ноги с кровати, принялась застегивать рубашку.
— Для двадцати недель темп роста очень хороший, судя по высоте дна матки — она почти на уровне пупка, погрешность нормальная. Один плод, — сказала Адди, застегивая сумку. — Уже чувствуешь, как он шевелится?
Руки Таны, застегивавшие пуговицы, замерли.
— По-моему… по-моему, нет.
— Ты почувствуешь первые движения где-то между шестнадцатой и двадцать пятой неделей. Но поскольку это первая беременность, можешь ничего не чувствовать вплоть до двадцать пятой. Может показаться, будто в животе порхают бабочки, — сказала она, мягко улыбнувшись; взгляд отчего-то погрустнел. — А может быть похоже на мышечные судороги или спазмы, как при расстройстве живота.
Тана фыркнула.
— Такое есть. Меня сильно тошнит. Ничего не могу удержать в желудке.
— Это пройдет. Ну, а еще перепады настроения. Настоящие американские горки.
Тана ждала, что Адди спросит, кто отец. Но она не спросила. Она ничего больше не спросила, и облегчение было немыслимым. Ей нравилась эта женщина. Ей нравилось, что Адди прочертила четкую границу и не пыталась ее переступить.
— А у вас есть дети? — спросила Тана, застегивая пояс.
Руки Адди замерли — так ненадолго, что Тана не заметила бы, если бы не смотрела на них с той самой минуты, как увидела печаль в глазах медсестры.
— Нет. — Адди помолчала, затем посмотрела Тане в глаза. — Я была такая же, как ты. Решила сделать аборт в клинике Йеллоунайфа. Только, в отличие от тебя, не передумала, — она вздохнула. — Я рада, что ты приняла другое решение. Я жалею о своем. И никогда себя не прощу.
Тана сморгнула. Хотела что-то сказать, но слова не шли.
— Тебе нужно посетить мою клинику, когда будешь готова. Если хочешь, можем сделать УЗИ. И надо подумать, где ты будешь рожать. Большинство женщин ложится в роддом Йеллоунайфа, некоторые вызывают местную акушерку. Но если выберешь этот путь, служба здравоохранения потребует подписать несколько документов. Это мы еще обсудим ближе к родам. — Адди еще немного помолчала. — Говоришь, ты никому пока не сказала?
— Нет.
— Значит, не подавала заявление на декретный отпуск?
— Нет. Я… должна сначала доказать, что справлюсь с этой работой. Она мне нужна.
— Успокойся, Тана, — мягко сказала Адди. — Пьяные драки в «Красном лосе»… ты, может быть, выдержишь удар и даже пулю, но думать теперь нужно не только о себе. О маленьком гражданине. И чем раньше ты выйдешь в декрет, тем скорее…
— Займусь бумажной работой?
Адди вздохнула.
— Я не это…
— Это вы и хотели сказать.
— Тебе нужна поддержка. Вот и все. Здесь должен быть полный штаб сотрудников. Ты не можешь быть единственной, кто бежит разнимать драку в «Красном лосе». Или торчать всю ночь возле трупов, разорванных волками. — Она посмотрела Тане в глаза. — Порой это непросто для женщины. Я знаю, о чем говорю. Моя мама работала в полиции. Погибла при исполнении долга, когда мне было десять. — Она помолчала. — Подумай о своем ребенке, Тана.
