Аподаки казалось, она видела человека. Это мог быть кто угодно из обитателей лагеря.
Еще вписала Дина Камински — невзаимная любовь к Селене Аподаки. Ревность? Возможно, выслеживал, угрожал?
Камински не было здесь три и четыре года назад, но она решила на всякий случай добавить его в список. Возможно, преследователь Аподаки не имел отношения к ее убийству и убийству Санджита. И к тому факту, что кто-то преследовал Дакоту Смитерс.
Кроме того, нападение могли совершить волки или медведь. Этот вариант тоже не стоило упускать из виду. Он был логичен — в конце концов, именно его и рассматривало большинство людей… вплоть до этого момента. До того, как убийство Селены Аподаки и Раджа Санджита не позволило провести некоторые явные параллели.
Тана отошла подальше, стала разглядывать доску.
Вне зависимости от того, как убили всех четверых, тела Реган Новак, Дакоты Смитерс и Селены Аподаки были объедены схожим образом. Это было явно, несомненно, бесспорно. Ребра обнажены. Сердца отсутствуют. Глаза вырваны. Параллельные царапины, как от когтей. Вмятины в черепах. Оторванные головы. Выеденные внутренности.
В памяти всплыли слова Джейми:
Они вырывают душу и сердце прямо из груди. И глаза вырывают, чтобы ты был слепым в загробной жизни.
Тана вновь шагнула к доске. Под фото Раджа Санджита написала:
Труп объеден иначе. Сердце и другие органы частично уцелели. Голова и глаза нетронуты. Почему? Цель — девушки? Мужчина — случайно пострадавший?
Подошла к окну, думая о двух инукшуках и о ванили — зачем трупы могли быть ею намазаны? Чтобы приманить хищников? Чтобы что-то скрыть? Ветер разрезал воздух, снег прилипал к поверхности стекла снаружи. Она слушала стоны ветра. Она видела, как это произошло. Как заброшенность и мрачность этого места, чувство, что ты в другом мире, может вызвать навязчивое состояние, довести до сумасшествия. И это еще не началась зима. Всего лишь ноябрь. Начало ноября. Переход на зимнее время. Отец говорил, что в начале ноября истончается грань между миром живых и миром духов, во всяком случае, если верить скандинавским сказкам его детства. Именно теперь злые духи выбираются из лесов.
Поднявшись на ноги, Тойон прижался к ее ноге теплым телом. Она улыбнулась, наклонилась, почесала пушистую шею друга. Взглянула на часы. Уже девять вечера, и она умирает от голода!
— Пора поесть, мальчики, — сказала Тана собакам и вышла из комнаты. Они побрели за ней. Она закрыла дверь в комнату, надела куртку, перчатки, шапку, закуталась поплотнее, чтобы лицом к лицу встретиться с метелью по дороге в столовую. Она знала, какую компанию может там встретить.
ГЛАВА 24
Сбив снег с ботинок и отряхнув куртку, Тана открыла дверь в главный магазин Твин-Риверса, где располагалась и столовая. Прозвенел колокольчик, все ее тело окутали тепло, запахи жареной еды, кофе, свежеиспеченного хлеба. Атмосфера в столовой была оживленная — звучала громкая болтовня, почти все столики были заняты. Когда она вошла, большая часть посетителей повернулись и посмотрели на нее.
Тана заметила у стойки несколько завсегдатаев, гревших руки о дымившиеся кружки. К своему удивлению, увидела за столиком Ван Блика — он сидел к ней спиной, но это, вне всякого сомнения, был он. Ван Блик разговаривал с круглолицым лысеющим мужчиной за пятьдесят, в очках в красной оправе. Тана никогда раньше его не видела.
Несколько подростков заняли два столика в правом углу. Среди них была Минди. Они о чем-то разговаривали за попкорном и жареной картошкой; от остального пространства их отделяла витрина с чипсами, шоколадками, жареными орешками и другими снэками. За дальними столиками начинался магазин — маленький отдел фармацевтических товаров, полки с книгами, DVD, старыми видеокассетами. Стягивая облепленную снегом шапку и перчатки, Тана думала о том, что Минди столько же лет, сколько было Реган и Дакоте, когда они погибли.
Положила перчатки на свободный столик для двоих, стоявший у двери, под окном, откуда можно было видеть собак, поджидавших на улице.
Минди подняла глаза, посмотрела на нее. Тана кивнула в знак приветствия, но девочка показала ей средний палец и, отвернувшись, расхохоталась, за ней остальные. Горький вкус наполнил рот Таны, сердце сжалось от боли. За Минди. За ту себя, которую она узнала в этом ребенке.
…ты и сама была такой девочкой. Точь-в-точь как Минди. Мужчины не слишком хорошо с тобой обращались, и вот теперь пришло время расплаты. Может быть, ты искала спасения на дне бутылки, когда была совсем-совсем юной. Вот почему у тебя так зудит. Вот почему ты ко мне прицепилась…
Ее бросило в жар, ненависть к О’Халлорану вспыхнула с новой силой. За то, что он понял, кто такая Тана. За то, что он делает с Минди. Она не поверила ни слову этого сукина сына. Она не доверяла ему. Она задалась целью вывести его на чистую воду.
Сняв куртку, Тана повесила ее на спинку стула, подошла к стойке. Ван Блик поднял на нее глаза, когда она проходила мимо его столика.
— А, констебль, — сказал он безо всякого выражения.
— Маркус, — спросила она, — Гарри дал выходной своему телохранителю?
Он не улыбнулся.
— Типа того. Несколько ребят вернулись из Йеллоунайфа, — в букве «р» слышался сильный африканский акцент. — И нам, чудищам, дали отдохнуть. А это Генри Спатт. — Мужчина с круглым детским лицом кивнул. — Писатель, живет в лагере Члико.
— Рада познакомиться, — Тана протянула ему ладонь. Мужчина поднялся, пожал ее руку. Кожа Генри была теплой, мягкой, хватка — слабой, как у женщины. Она увидела на столе книгу обложкой вниз.
— Первый раз здесь? — спросила она.
— Приезжаю каждый год вот уже пять лет, и буду, пока тут работает Чарли Накенко, — сказал он с улыбкой. Резцы, маленькие и заостренные, были сильно длиннее остальных зубов. — Он классный, потрясающий охотник, лучший гид, с кем я имел удовольствие охотиться. С Маркусом мы познакомились четыре года назад, когда я был тут второй раз.
— Не знала, что ты тут так долго, — сказала Тана Ван Блику.
— Мотаюсь туда-сюда последние четыре года, — ответил он. — С тех пор как Гарри нашел тут залежи кимберлита. Притащил меня сюда в тот же год, проверить слой почвы, начать планировать.
— Ну, приятного аппетита. — Тана помолчала, потом сказала Ван Блику: — Спасибо, что помог мне в то воскресенье.
Он кивнул. Взгляд темных глаз был по-прежнему непроницаемым.
Она пошла к стойке, за которой работала Марси, поразительно энергичная для семидесяти восьми лет.
— Добрый вечер, Тана. Как у тебя дела? — Ее голос был неровным, монотонным, акцент и ритм голоса указывали, что она из местных. Тана улыбнулась — Марси у всех вызывала улыбку. Умудренное опытом лицо, гладкие смуглые щеки, глубоко посаженные карие глаза, манера завязывать платок на голове напоминали Тане о бабушке, ушедшей в иной мир вскоре после того, как Джим вышиб себе мозги в белоснежной ванной.
