— Не помню такого.
Она смерила его оценивающим взглядом.
— Откуда ты знаешь, — спросила она, — как обращаться с собаками?
— У меня была собака, — сказал он, не успев предпринять попытку прекратить этот разговор. — Лабрадор. Жрал все подряд и однажды съел какую-то отраву.
Их глаза встретились.
— Когда это было?
— В прошлой жизни, — ответил он тихо. — Еще когда я был женат.
Сукин ты сын. Что ты делаешь?
Ее глаза чуть сузились. Она изучала его, старалась понять, можно ли ему довериться, — все это было написано у нее на лице. Он думал: интересно, какая картинка возникла у нее в голове? Насколько далекая от правды? Хотя какая ему разница? К ее чести, она не давила на него, видимо, почувствовав, что ему нелегко быть настолько откровенным. И что, если не так крепко сжимать его яйца, можно добиться лучших результатов. Хороший полицейский. Чувствует, как действовать. Может сделать неплохую карьеру, если не сникнет, если это место и нелепость ситуации не сломают ее. А тут еще ребенок.
Лучше было бы держаться от нее подальше. Но теперь уже поздно.
Она нежно погладила ухо Тойона. Глаза вновь наполнились слезами. Бабаху захотелось прикоснуться к ней, обнять ее, зарыться в собачьи матрасы, в теплые тела. Прижать к себе всех троих, близко-близко, хотя это — безумие. Он провел рукой по волосам. Кровь бурлила от напряжения.
Воспоминание, острое и болезненное, резануло как ножом — он лежит в обнимку с Ли и малышкой Грейси, рядом с ними — маленький щенок. Ли улыбается.
Словно прочитав его мысли, Тана тихо спросила:
— И дети есть?
Он подошел к окну, потрогал пластик, который приклеил к оконной раме скотчем. Внезапно закололо сердце. Он услышал, как она открывает дверь печки, подбрасывает дрова в огонь, разжигает посильнее пламя, закрывает дверь.
— Да, — сказал он наконец. — Дочь.
И тот ребенок, что не родился. Тоже девочка.
— Сколько ей лет?
— Двенадцать.
А другая погибла. Я мог бы ее спасти.
Молчание.
Он повернулся, желая увидеть реакцию Таны. В ее глазах стояло странное любопытство. Он знал: она думает о том, что он сказал ей на ферме Кроу. Ей нужно думать о своем ребенке. Бабах подошел к печи, сел у огня, погладил Макса.
— А где она сейчас, твоя дочь? — спросила Тана.
— Я давно ее не видел. Они с матерью уехали в Нью-Йорк, вот и все, что я знаю.
— Что случилось?
Мать твою, Бабах, как ты снова пришел в то место, где никогда больше не хотел оказаться, как завел этот разговор? Как тебе кажется: что эта девушка, у которой впереди будущее, подумает о тебе и твоем поганом прошлом?
Ветер выл, просачиваясь между домами, стуча в окна и форточки, задувая в каждую скважину, пробираясь в тепло и трогая спящих.
Стонали трубы. Все здание, казалось, трещало.
Он фыркнул, ухмыльнулся. Снова надел маску. У него это хорошо получалось.
Слишком хорошо. И ему это нравилось. Он научился зарабатывать этим на жизнь. Он поплатился за это семьей, потому что в то время не мог копнуть глубже и выяснить причины, прежде чем они ушли.
— Пойду сварю себе кофе, — сказал он. — Ты хочешь?
Поднялся на ноги, побрел к плите.
— Хорошая попытка перевести разговор.
Он остановился, повернулся.
— Послушай, я не хочу жить прошлым. Не люблю говорить о нем, вспоминать. Многие приезжают на север, бросают все, начинают с чистого листа. Не знаю, может, и ты тоже?
— Я не приехала на Север. Я родом с Севера. Я родилась в Йеллоунайфе. И если уж говорить о том, что случилось на ферме Удава, то ты ошибся. Но ты в любом случае не станешь извиняться, верно?
— Да ну? Ошибся?
Их глаза встретились. Она пыталась побороть себя — он это видел. Он понимал язык тела, все его тонкости, мельчайшие подробности, которых не замечали другие, но которые стали частью его прошлой работы. Вот почему он так ловко справлялся и так далеко зашел в мрачный мир преступности. Вот почему лавировал между черным, белым и серой зоной правосудия. Вот почему все еще жив.
И если бы он мог поклясться — а ведь когда-то мог, — он поклялся бы «Зверюгой», что Тана была такой же девочкой, как Минди. Забитой. Зависимой.
— Это не твое дело. — Она поднялась, поправила рубашку. — Спасибо за помощь.
— А что касается меня и Минди — вот тут ты ошибаешься, Тана.
Почему он вообще объясняется перед ней, оправдывается?
Она застыла, оставив рубашку недозаправленной в брюки; впилась в него взглядом, изучающим, жадным, высасывающим все, затягивающим в такие глубины, куда он ни за что не захотел бы попасть.
— Я нашел ее, замерзшую, мертвецки пьяную, — сказал он, — прошлой зимой в сарае у реки. Она не понимала половины того, что происходит. Родителям было насрать. Я привел ее домой, обогрел, накормил, помог протрезветь. Она сказала, что часто спит там с тех пор, как ей исполнилось восемь. — Он помолчал. — Несколько раз она уходила то домой, то к приятелю. А потом я снова находил ее в сарае, потому что знал, где искать. Многие в городе пытались ей помочь, но она всех шлет на три буквы, кроме меня. — Он опять помолчал. — Я просто позволил ей жить у себя. Думай об этом что хочешь или что хочет Минди. Но это правда. Ей некуда идти. У меня она в безопасности.
Тана смотрела на него, и, судя по выражению ее лица, что-то в ней менялось. Нахмурила лоб. В глазах застыли вопрос и сомнение. Она перевела взгляд на спящих собак. Живых, по крайней мере пока. Обвела взглядом упаковку активированного угля, бутылку с перекисью водорода, мерный шприц, ложку, кусок пластика, прибитого к раме.
— Спаситель женщин, — медленно произнесла она. — И детей. И собак.
Он не ответил.
— Тебе же все это не нравится. Так зачем ты это делаешь?
Он долго думал, что ответить, как соврать, перебирал сотни вариантов, но ее взгляд снова притянул его к себе. И вытянул правду.
— Потому что, — ответил он тихо, — я просрал свою жизнь.
Я потерял ребенка, не успевшего родиться. Я подставил его мать под обстрел и не смог спасти от смерти.
— С тех пор я забил на себя, и у меня неплохо получается.
— Но приходит беременная женщина, чужая тебе, и ты чувствуешь, что надо вмешаться и научить ее, как выполнять свою работу? Чего ты мне не сказал, О’Халлоран? Откуда в тебе такое чувство вины?
Он фыркнул. Да, она снова прочитала его мысли и теперь собирала последние кусочки пазла, подбираясь к разгадке. Его привычная жизнь в Твин-Риверсе закончилась, как только здесь появилась она.
