Казалось, что на тротуаре постелили ковер ржаво-желтого цвета. Листьев было много, и они мягко глушили шаги, пружиня под ногами.
И внезапно Данилов поймал себя на странной мысли. Ему захотелось сесть на трамвай и поехать через всю Москву в парк Сокольники. Дребезжащие вагоны начнут кружить по узеньким улочкам, пересекут шумное Садовое кольцо. Проплывут мимо три вокзала, начнется Черкизово. Приземистое, зеленое, деревянное Черкизово. А потом будет сокольнический круг. Там он выйдет из вагона и пойдет в рощу. Нет, не к пруду с пивными палатками и каруселями, а в другую сторону. На тропинки, по которым так приятно бродить одному в тишине.
— Товарищ начальник!
Голос Черкашина вернул его из Сокольников в Зоологический переулок.
— Вы, никак, заболели, Иван Александрович?
— Да нет, это я так. Ну что?
— Порядок.
— Ох, Черкашин, Черкашин, у тебя всегда порядок. И когда в сороковом за Лапиным приезжали, тоже был порядок.
— Вы, товарищ начальник, мне этого Лапина всю жизнь вспоминать будете, наверное.
— На то я и начальство, чтобы вспоминать. Мне тоже это кое-кто напоминает. Дома он?
— Дома. Не выходил.
— Ну, раз так, пошли.
— Еще кого-нибудь возьмем?
— А зачем? Ты ребят внизу, в подъезде, поставь.
— Иван Александрович, да как он в подъезд-то попадет?
— Ножками, Черкашин, ножками.
— А мы на что?
— Человек смертен, через него перешагнешь и иди дальше.
— Ну это вы зря.
— А ты что же, до ста лет жить хочешь?
— Да хотя бы. Не от бандитской же пули умирать.
— Это ты прав, я тоже хочу до ста. Только тогда нам с тобой делать нечего будет…
— На наш век хватит.
— К сожалению, верно. Какой подъезд-то?
— Вон тот.
— Этаж?
— Самый последний, пятый.
— Эх, Черкашин, не жалеешь ты начальство. Зови дворника.
— Ждет на пятом этаже.
— Молодец.
Они остановились у двери с круглой табличкой: «143».
— Значит, я позвоню, — повернулся Данилов к дворнику, — вы скажете Харитонову, что ему из военкомата повестка. Понятно? Ну и хорошо. Как мы войдем в квартиру, вы спуститесь этажом ниже и ждите, мы вас позовем, если понадобитесь.
Данилов повернул рычажок звонка. За дверью было тихо. Он еще раз повернул и еще. Наконец где-то в глубине квартиры послышались тяжелые шаги.
— Кто там?
— Это я, — сипло и испуганно выдавил дворник. Данилов выругался беззвучно, одними губами.
— Я это, дворник Кузьмичев. Повестка вам из военкомата.
— А, это ты, Кузя? Что хрипишь, опять политуру пил? Сунь ее в ящик.
— Не могу, расписаться надо.
«Молодец!» — мысленно похвалил дворника Данилов.
— Черт его знает! — Голос невидимого Харитонова был недовольным. — Я же инвалид, чего надо им?
Звякнула последняя щеколда, и дверь осторожно начала открываться. Черкашин с силой рванул ручку.
— Добрый день, гражданин Харитонов. — Данилов шагнул в квартиру. — Что у вас темно так?
— А вы кто?
— Я… Ну как вам сказать? Если точно, то начальник отдела Московского уголовного розыска, а это товарищ Черкашин из раймилиции. Еще есть вопросы?
Он все время наступал на Харитонова, тесня его в глубину квартиры, одновременно настороженно и цепко следя за его руками.
— Я думаю, нам лучше поговорить не здесь. Как вы думаете?
Все так же тесня Харитонова, он вошел в комнату, в которой пахло подгоревшим салом. На покрытом старой клеенкой столе стояла большая закопченная сковородка с едой, начатая бутылка портвейна. Но не это было главным. За столом только что сидели двое.
— Ваши документы, — хрипло сказал Харитонов, — ордерок.
Черкашин вынул ордер.
— Сейчас очки возьму, — Харитонов потянулся к пиджаку.
И тут Данилов понял, что пиджак не его, уж слишком он был мал для этой огромной, оплывшей фигуры. Но хозяин уже сунул руку в карман, и тогда Данилов ударил его ребром ладони по горлу. Харитонов икнул, словно подавился воздухом, и, нелепо взмахнув руками, рухнул на пол. В передней хлопнула дверь.
«Второй!» — похолодел Данилов.
— Черкашин, останься с ним! — крикнул он и выскочил в темный коридор.
После комнатного света в темной прихожей вообще ничего нельзя было разглядеть. Натыкаясь на сундуки, Иван Александрович наконец добрался до двери и понял, что бессилен перед набором замков и задвижек. Он зажег спичку. А драгоценные минуты таяли. Наконец Данилов справился с дверью.
Пистолет. Большой тяжелый пистолет валялся на лестничной площадке. Его и увидел Данилов в первую очередь, потом он увидел руку, тянущуюся к нему, и, не думая, наступил на нее сапогом. Только после этого он обнаружил на площадке странное многорукое и многоногое существо. Это дворник подмял под себя щуплого, маленького человечка.
— Встать! — Данилов нагнулся и поднял пистолет.
Первым встал Кузьмичев, сплевывая кровь. Тот, второй, лежал, тяжело глядя на Данилова.
— Встать! Поднимите его, Кузьмичев.
Неизвестный поднялся. Он был похож на подростка. Его фигура, маленькие руки не вязались с отекшим, морщинистым лицом и выцветшими глазами.
— Идите в квартиру. Только без фокусов. Ясно? — Данилов шевельнул стволом пистолета.
— Я его отведу в лучшем виде, товарищ начальник, — прохрипел Кузьмичев, — не извольте сумлеваться.
— Ну что ж, веди!
Задержанные сидели в разных углах комнаты, рядом с каждым из них стоял оперативник. Данилов с Черкашиным обыскивали комнату.
Это был удивительный обыск. Еще ни разу Иван Александрович не сталкивался с такими беспечными преступниками. Немецкий радиоприемник стоял на тумбочке, прикрытый для видимости пестрой салфеткой, две ракетницы и ракеты к ним лежали в чемодане под кроватью. В шкафу нашли три пистолета с запасными обоймами и несколько толстых пачек денег. Складывая на столе все эти вещи, Данилов краем глаза наблюдал за Харитоновым. Тот сидел, прислонившись головой к стене, лицо его стало пепельно-серым, мешки под глазами еще больше набрякли.
Трусит, сволочь, знает, что заработал высшую меру. Но почему же он не спрятал все это? Почему оружие и ракеты лежали на самом виду?
И тогда Данилов понял, что Харитонов просто ждал немцев. Он ждал их со дня на день и не считал нужным скрывать это!
А ракеты он держал под рукой, хотел пустить в ход в ближайшее время.
