Мама говорит, что при ней папа плакал только трижды. Когда они поженились и когда родились мы с Робин.
Я видел, как папа оперся на капот нашей машины и закрыл ладонью глаза.
На лице его были капли, но я сказал себе, что это, наверное, всего лишь дождь.
Двадцать шесть
На следующий день около полудня в час пик папа вернулся со своей новой табличкой на то же место. Снова моросило, и серые облака висели низко над землей. Я ждал в машине вместе с мамой, Робин и Аретой.
Мама только что пришла из своей аптеки. Рассказала, что двое сотрудников заболели, поэтому она была единственным кассиром. Добавила, что люди в очереди недовольно ворчали. Почему нельзя было просто спокойно стоять и ждать, почитывая журнал о звездах?
Водитель красного внедорожника опустил стекло своего окна. Он улыбнулся и что-то сказал папе. Они оба кивнули. Папа сунул табличку под мышку и вытянул руки, разведя их примерно на полметра друг от друга.
– Думаю, папа рассказывает ему о той форели из озера, – сказал я маме.
Она улыбнулась:
– И преувеличивает.
– Это то же самое что врет?
– Когда речь идет о рыбалке – нет, – ответила мама.
Цвет светофора изменился, и водитель сунул папе деньги, помахал и уехал. Примерно за час он собрал ворох долларовых купюр. А еще ему подарили большую чашку кофе и пакет с двумя кусочками лимонного кекса.
Моя табличка превратилась в мокрое картонное месиво.
Мама разгладила купюры у себя на колене.
– Пятьдесят шесть долларов, – объявила она.
– И восемьдесят три цента, – добавил папа.
Родители выпили кофе пополам. Я разделил кекс с Робин. А потом забрался на заднее сиденье. Арета с надеждой начала бить хвостом.
Пока никто не видел, я отдал ей весь свой кусок.
Было ветрено и холодно, и дождь снова усилился. Папа завел машину, чтобы можно было включить обогреватель, хотя мы старались этого избегать – не хотели тратить бензин. Мы слушали радио. Крошечные реки струились вниз по стеклу.
Незнакомый человек встал у светофора. На его табличке было написано: «НА ВЕТЕРИНАРА – храни вас Бог». Маленькая собачка, похожая на пуделя, выглядывала из-под его наполовину расстегнутой куртки.
– Думаю, в следующий раз тебе все-таки надо взять с собой Арету, – сказал я. – Уверен, тогда нам дадут еще больше денег.
Папа не ответил. Я понял, что он слушает радиоведущую. Она предупреждала о том, что вероятность дождя составляет восемьдесят процентов и потому лучше никуда не выходить.
На светофоре остановился автобус, принадлежащий летнему дневному лагерю. Его окна запотели. Я разглядел в них нескольких детей и поспешил спрятаться – а вдруг мы знакомы?
Кто-то нарисовал улыбающуюся рожицу и написал под ней какое-то слово – я подумал, что «Привет!», но разобрать было трудно. Я находился по другую сторону стекла, поэтому слово читалось задом наперед.
Арета лизнула мою липкую руку.
– В следующий раз, – сказала мама, положив голову папе на плечо, – пойду я.
– Нет, – возразил он очень тихо, почти неслышно. – Не пойдешь.
Двадцать семь
А вечером следующего дня появился Креншоу. Весь целиком. А не только хвост.
Мы сделали остановку у 101-й магистрали, поставили раскладной столик и сели за него.
– На ужин – чипсы «Читос» с водой, – сказала мама. И вздохнула. – Я ужасная, ужасная мать.
– Местный торговый автомат предоставляет не такой уж и большой выбор, – заметил папа.
Он повесил на соседний куст пару своих трусов, чтобы они подсохли. Иногда мы стирали вещи в раковинах туалетов. Я старался не смотреть на трусы.
Когда мы поели, я пошел на лужайку под сосной. Лег на траву и уставился в темнеющее небо. Я видел родителей, а они – меня, но у меня было ощущение, что я сам по себе.
Я любил свою семью. Но и устал от нее. Устал от голода. Устал от спальной коробки.
Я скучал по своей кровати. Я скучал по своим книгам и конструктору. Я скучал даже по ванной.
Таковы были факты.
Под ласковыми порывами ветра трава раскачивалась в плавном танце. Звезды блистали на небе.
Я услышал шум колес по гравию и поднялся на локтях. Сперва я узнал хвост.
– Мяу, – сказал кот.
– Мяу, – ответил я из вежливости.
Двадцать восемь
Мы прожили в нашем мини-вэне четырнадцать недель.
Порой мы перемещались с одного места на другое. Порой останавливались и какое-то время никуда не уезжали. У нас не было никакой конкретной цели. Мы просто знали, что едем не домой.
Думаю, человек перестает быть бездомным тоже не сразу.
Нам повезло. Некоторые живут в машинах годами.
Я не выискиваю только плюсы. Было страшно. И очень воняло.
Но родители заботились о нас изо всех сил.
Через месяц папа устроился на подработку в строительный магазин. Мама взяла дополнительные официантские смены, а папа продолжил петь за деньги. Каждый раз, когда его табличка с рыбой намокала, я делал ему новую. Родители потихоньку начали копить деньги, чтобы отдать залог за квартиру.
Это похоже на выздоравливание от простуды. Порой кажется, что кашель никогда не прекратится. А потом возникает ощущение, что завтра будешь уже совсем здоров.
Когда родители скопили достаточно денег, мы переехали в поселок Лебединое Озеро. Расстояние отсюда до нашего старого дома было больше шестидесяти километров, а значит, меня ждала новая школа. Но я совсем не переживал по этому поводу. Главное, что я все-таки буду учиться в школе. Там, где факты важны и у всего есть смысл.
Мы поселились не в отдельном доме, а в крохотной, на вид очень жалкой квартирке. Но нас это не смущало. Нам она казалась дворцом. Дворцом, в котором тепло, сухо и безопасно жить.
Я пошел в школу уже после начала учебного года, но в итоге завел новых друзей.
