Я и сам удивился, как легко оказалось лгать. Как открыть кран. Слова текли сами собой, никаких проблем.
Я почувствовал себя виноватым за то, что не чувствую себя виноватым. По сути, я вор. Я взял то, что мне не принадлежит. Я совершил преступление.
Но я сказал себе, что в дикой природе выживают только самые приспособленные. Или ты съешь – или тебя съедят. Или ты убьешь – или тебя убьют.
Такое часто говорят в фильмах о животных. Как раз после того, как лев съедает зебру.
Конечно, львом я не был. Я был человеком, способным отличить хорошее от плохого. Воровство относилось к плохому.
Но правда вот в чем. Мне было неловко, что я своровал. Но еще хуже было от того, что я солгал.
Если вы любите факты так же сильно, как я, как-нибудь попытайтесь солгать. Вас удивит, насколько же это трудно.
И все-таки… Хоть я и чувствовал себя скверно, проблему я решил.
Робин так быстро набросилась на курино-рисовую жижицу, что большая часть содержимого баночки пролилась на мою книгу про гепардов. Может, это и есть мое наказание? – подумалось мне.
Тридцать семь
Вернувшись домой из зоомагазина, я пошел к себе в комнату. Мысленно я готовился увидеть Креншоу, безмятежно разлегшегося на моей кровати. А увидел Арету. Она спрятала нос в моем пакете для памятных вещей и виновато смотрела на меня. Без сомнений, она взяла что-то в зубы, но я не мог разглядеть что.
– А ну, покажи, – велел я.
Я вытащил из кармана украденное собачье печенье. С одной стороны оно немного раскрошилось. Я вытянул руку в расчете, что Арета выплюнет то, что прячет, и схватит печенье. Но угощение ее нисколько не заинтересовало.
Возможно, ей не хотелось есть краденое.
Арета, крадучись, пошла к двери, волоча хвост по полу, и тогда я смог разглядеть, что же она уносит. Это была глиняная статуэтка Креншоу, которую я сам сделал. Арета крепко сжимала ее зубами.
– Эта старая штука тебе не нужна, – сказал я, но Арета, видимо, была иного мнения.
Выйдя из моей спальни, она понеслась по коридору и начала быстро скрестись во входную дверь.
– Хочешь на улицу, моя хорошая? – спросила Робин.
Она повернула ручку, и Арета пулей выскочила за дверь.
– Арета! Стоять! – закричал я.
Обычно она ждала меня у двери, полная надежд, виляя хвостом. Но не сегодня.
Я схватил ее поводок. Она неслась прямиком к дому Марисоль – это примерно полквартала отсюда. Арета любила Марисоль, а в особенности семь ее кошек, которые обожали лежать на веранде и греться на солнышке.
Я нашел Арету в старой песочнице Марисоль. Марисоль в ней больше не играла, но Арете песочница страшно нравилась. Она уже рыла в ней яму. Песок летел к небу, словно брызги воды из пульверизатора.
Арета была профессионалом по части закапывания. Она уже успела закопать в песочнице две миски для воды, пульт от телевизора, коробку из-под пиццы, пакетик с замком из-под конструктора Лего, три диска фрисби и две мои папки с домашней работой. Учителя не особенно поверили в эту историю.
На Марисоль были шлепанцы и пижама со спящим барашком. Она обожала пижамы. В первом классе она каждый день ходила в них в школу, пока директор не отругал ее за то, что она подает дурной пример.
В левой руке Марисоль держала большую пилу. Волосы ее были все в опилках. От нее почти всегда пахло деревом.
Марисоль нравилось строить всякие штуки, особенно для животных, птиц и рептилий. Она делала домики для птиц и летучих мышей, для хомяков и хорьков. Переноски для собак и когтеточки для кошек.
В глубине ее двора валялись доски, пильные козлы и большая циркулярная пила. Маленькая, похожая на домик, наполовину готовая постройка стояла на траве. Она предназначалась для одной из кошек Марисоль.
– Привет, – поздоровался я.
– Привет, – ответила Марисоль. – Ты готов к распродаже?
– Да, наверное.
– Арета мне вон что принесла, – улыбнулась Марисоль и показала на мою фигурку Креншоу, которая стояла на столике для пикника. – Принесла и прямо у ног положила.
– Я сделал эту штуку, когда был совсем маленьким, – сказал я, пожимая плечами. – Она дурацкая.
– Никакая не дурацкая, если ты ее сделал, – засмеялась Марисоль.
Она положила пилу и принялась разглядывать фигурку.
Арета перестала копать и с надеждой посмотрела на нас. Ее морда была вся в песке. Язык завалился набок.
– Это же кот, – сказала Марисоль, снимая травинку, прилипшую к голове фигурки. – Кот в бейсболке стоит на задних лапах. Мне нравится. Мне очень нравится.
Я пожал плечами, сунув руки в карманы.
– Ты будешь это продавать? – спросила Марисоль. – Сколько стоит?
– Это не для продажи. Арета просто влезла в пакет с моими вещами.
– У меня есть три доллара.
– За что? – Я рассмеялся. – Это же всего лишь кусок глины. Домашнее задание.
– А мне нравится твоя поделка. Она… вызывает интерес. – Марисоль сунула руку в карман пижамы. Она протянула мне скомканные купюры, которые выглядели так, будто их постирали.
– Возьми просто так, – сказал я. – Считай, что это мой прощальный подарок.
Ее глаза расширились.
– О чем ты, Джексон? Ты же не собираешься…
Я сделал успокаивающий жест рукой:
– Нет. Возможно, ничего и не будет. Мои родители просто ведут себя совершенно ненормально, как обычно.
Не то чтобы я сказал правду. Но и не солгал.
– Лучше не переезжай никуда. Я буду слишком сильно по тебе скучать. Кто будет помогать мне гулять с собаками? И вообще, мне нравятся твои ненормальные родители.
Я ничего не ответил.
– Завтра мы выгуливаем такс, – напомнила Марисоль.
– Угу. – Я показал на миниатюрную зигзагообразную лестницу, которую она строила: – Куда ты ее поставишь?
– В старую комнату Антонио, когда он осенью уедет в колледж. Или, может, к Луи. В его комнате нет ничего, кроме коробок.
– Как будто ты единственный ребенок в семье, – сказал я.
– Это немного скучно, – призналась Марисоль, заправляя за ухо прядь волос. – Ссориться не с кем. Слишком тихо.
– А по-моему, здорово.
– А мне нравится, как вы живете. У вас всегда что-нибудь происходит. А мы с Паулой сидим дома днями напролет. – И она закатила глаза.
