Я понюхал мармеладки. Пахли они не совсем как виноград – в хорошем смысле. На вид они были совсем как настоящие. И на ощупь тоже. И моя настоящая сестра только что их попробовала.
Первое правило ученых таково: все всегда можно объяснить логически. Надо только отыскать это объяснение.
Может, мармеладки не настоящие, просто я устал или заболел. Возможно, даже начал бредить.
Я проверил свой лоб. К сожалению, признаков жара не обнаружилось.
Может, на пляже у меня случился солнечный удар. Я точно не знал, что такое солнечный удар, но, судя по звучанию, от такого вполне можно увидеть летающих котов и волшебный мармелад.
Может, я просто уснул и вижу долгий, странный, ужасно надоедливый сон.
И все-таки. Мармеладки, лежащие у меня в ладони, казались удивительно настоящими.
Может, я просто сильно проголодался. От голода могут возникать очень странные ощущения. Даже не совсем нормальные.
Первую мармеладку я ел медленно и осторожно. Если есть крохотными кусочками, еды хватит надолго.
Голос в голове произнес: «Никогда не бери конфеты у незнакомцев». Но Робин выжила. И даже если во всем этом замешан незнакомец, то невидимый.
Все всегда можно объяснить логически. Но на тот момент я твердо знал лишь одно: фиолетовые мармеладки куда вкуснее, чем хлопья из отрубей.
Пять
Впервые я встретился с Креншоу около трех лет назад, сразу после окончания первого класса.
Вечер только начинался, мы с папой решили сделать остановку и припарковались чуть поодаль от шоссе. Я валялся на траве рядом с маленьким складным столиком и смотрел, как на небе появляются звезды.
Вдруг я услышал шум. Звук был такой, словно кто-то проехал на скейтборде по гравию. Я приподнялся на локтях. И точно, по стоянке ехал скейтер. Необычный скейтер – я это сразу понял.
Я увидел черно-белого котенка. Большого, выше меня. С зелеными глазами, блестящими, как росистая трава утром. На нем была черно-оранжевая кепка с логотипом бейсбольного клуба «Сан-Франциско Джайентс». Он соскочил со скейта и направился ко мне. Ходил он на задних лапах – совсем как человек.
– Мяу, – сказал он.
– Мяу, – ответил я из вежливости.
Котенок склонился ко мне и принюхался к моим волосам:
– У тебя есть фиолетовые мармеладки?
Я вскочил на ноги. Котенку повезло. В кармане моих джинсов как раз лежали две фиолетовые мармеладки. Они слегка расплющились, но мы все равно съели по одной.
Я сообщил котенку, что меня зовут Джексон.
Он сказал, что это само собой разумеется.
Я спросил, как его зовут.
Он поинтересовался, каким именем я бы хотел его звать.
Вопрос был необычайный. Но я уже смекнул, что передо мной удивительное создание.
Я немного подумал. Мне предстояло принять серьезное решение. Имена очень важны для людей.
Наконец я сказал:
– По-моему, Креншоу – отличное имя для кота.
Котенок не улыбнулся, потому что коты не улыбаются.
Но я ясно видел, что он доволен.
– Меня зовут Креншоу, – сказал он.
Шесть
Понятия не имею, откуда я взял имя «Креншоу».
Ни у кого в моей семье не было знакомых, которых бы так звали.
У нас не было ни родственников Креншоу, ни друзей Креншоу, ни учителей Креншоу.
Я никогда не бывал ни в городе Креншоу штата Миссисипи, ни в Креншоу штата Пенсильвания, ни на Креншоу-бульваре в Лос-Анджелесе.
Ни в одной из книг, ни в одной из телепередач Креншоу мне не встречался.
Но почему-то это имя мне показалось самым подходящим.
Всех в моей семье называли в честь какого-нибудь человека или предмета. Папу – в честь его дедушки. Маму – в честь ее тети. А нам с сестрой дали имена не в честь людей, а в честь гитар.
Меня назвали в честь папиной гитары. Ее придумал человек по фамилии Джексон. Робин назвали в честь фирмы, сделавшей мамину гитару.
Мои родители раньше были музыкантами. «Голодающими музыкантами», как говорит моя мама. Но после моего рождения они бросили это дело и стали нормальными людьми.
Поскольку инструменты к тому моменту уже закончились, нашу собаку родители назвали в честь знаменитой певицы Ареты Франклин. Но сначала Робин хотела назвать ее Пупочкой, а я – Собакой.
Но зато наши вторые имена достались нам от людей, а не от гитар. Орсон был папиным дядей, а Мэрибелль – маминой прабабушкой. Но их обоих уже нет в живых, поэтому я не знаю, хорошо это или плохо, что нас назвали в честь них.
Папа говорит, его дядя был очаровательным ворчуном, что, видимо, означает, что он любил поругаться, но это получалось у него как-то мило.
Если честно, возможно, какое-нибудь другое второе имя было бы мне больше по душе.
Какое-нибудь новое. Которое еще не успели заносить до дыр.
Может, потому мне и понравилось имя «Креншоу». Оно походило на чистый лист бумаги, перед тем как на нем начнешь рисовать.
Это имя было из разряда «нет-ничего-невозможного».
Семь
Я точно не помню, что чувствовал в тот день, когда мы с Креншоу познакомились.
Это было очень давно.
Я успел забыть многое из того, что происходило со мной в детстве.
Я не помню, как родился. Как учился ходить. Как носил памперсы. Хотя, наверное, о таком не очень-то и захочешь вспоминать.
Память – странная штука. Я помню, как потерялся в магазине, когда мне было четыре года, но не помню, как мама с папой меня нашли, как ругались и плакали одновременно. Я знаю об этом только по их рассказам.
Я помню, как дома впервые появилась младшая сестра. Но не помню, как пытался запихнуть ее в коробку, чтобы отправить обратно в роддом.
Родители любят всем рассказывать эту историю.
Я даже не могу припомнить точно, по каким причинам Креншоу был именно котом, а не собакой, или аллигатором, или трехголовым тираннозавром.
