Я схватился за ручку.
– Послушай! – начал я. – Мне нужно кое-что выяснить. Тебя все могут видеть? Или только я?
Креншоу начал грызть ноготь. Он был светлый и розовый, тонкий, как молодой месяц.
– Точно сказать не могу, Джексон. Я давно не практиковался.
– Давно не практиковался в чем?
– В дружбе с тобой. – Кот перешел к следующему ногтю. – Теоретически меня видишь только ты. Но если воображаемого друга предоставить самому себе, покинуть и забыть… кто знает, чем это грозит? – Он замолчал и сделал обиженный вид – это получилось у него гораздо лучше, чем у Робин. – Прошло уже много времени с тех пор, как ты меня оставил. Возможно, все изменилось. Возможно, Вселенная уже начала раскрывать свои тайны.
– А что, если ты все-таки видимый? Нельзя, чтобы ты сам шел в мою комнату по коридору. А что, если папа проснется и захочет перекусить? Что, если Робин приспичит в туалет?
– У нее что, нет в комнате кошачьего туалета?
– Нет. Нет у нее в комнате кошачьего туалета. – Я показал на унитаз.
– Ах да, точно. Теперь я что-то такое припоминаю.
– Слушай меня внимательно, мы сейчас пойдем ко мне. Веди себя тихо. И если кто-нибудь вдруг выйдет, ты просто… ну не знаю… замри. Притворись плюшевой игрушкой.
– Плюшевой? – обиженно переспросил Креншоу. – Я верно расслышал?
– Делай, как я говорю.
В коридоре было темно, если не считать света, что лился, точно расплавленное сливочное масло, на ковер из ванной. Для своего внушительного размера Креншоу передвигался очень тихо. Вот почему кошки – восхитительные охотники.
Я услышал позади себя тихий скрип.
Робин вышла из своей спальни.
Я резко повернул голову и посмотрел на Креншоу.
Он застыл на месте. А потом открыл рот, обнажив зубы, словно один из тех запыленных мертвых зверьков, на которых можно посмотреть в музее естественной истории.
– Джекс? – позвала Робин сонным голосом. – С кем ты тут разговаривал?
Пятнадцать
– Эм… С Аретой, – сказал я. – Я разговаривал с Аретой.
Я терпеть не могу врать. Но выбора у меня не было.
Робин зевнула:
– Ты ее купал, что ли?
– Да.
Я смотрел то назад, то вперед, то вперед, то назад.
Сестра.
Воображаемый друг.
Сестра.
Воображаемый друг.
Арета подбежала к Робин и уткнулась носом ей в ладонь.
– Арета совсем сухая, – заметила Робин.
– Я высушил ее феном, – быстро придумал я.
– Она же терпеть не может фен. – Робин поцеловала Арету в макушку. – Правда, малышка?
Судя по всему, Робин не замечала Креншоу. Может быть, потому, что в коридоре было довольно темно. А может, потому, что он и впрямь был невидимым.
А может, потому, что ничего из этого на самом деле не было.
– Она пахнет так… – улыбнулась Робин. – Приятно так, по-собачьи.
Я взглянул на Креншоу. Он закатил глаза.
– Ну ладно, – зевая, проговорила Робин. – Пойду спать. Спокойной ночи, Джекс. Люблю тебя.
– Спокойной ночи, Робин, – ответил я. – Я тоже тебя люблю.
Стоило сестренке только закрыть за собой дверь, как мы тут же пошли ко мне. Креншоу запрыгнул на мой матрас, словно на свой собственный. Когда Арета попыталась к нему присоединиться, он заворчал. Но не особо убедительно.
– Мне нужно понять, что происходит. – Я прислонился спиной к стене. – Я что, с ума схожу?
Хвост Креншоу то поднимался, то опускался, лениво рисуя в воздухе букву «S».
– Нет, скорее всего, не сходишь. – Он лизнул лапу. – Кстати, хоть я и рискую повториться, но что там с фиолетовыми мармеладками?
Я не ответил, тогда он свернулся в клубок, став похожим на пончик, обернул себя хвостом и закрыл глаза. Его мурлыканье напоминало папин храп – звук был такой, словно у моторной лодки сломался двигатель.
Я все смотрел на него, на огромного мокрого кота, шерсть которого так походила на смокинг.
Все можно объяснить логически, говорил я себе. И часть меня – та, что любила науку, – очень хотела понять, что же происходит.
Но еще бо́льшая часть меня была уверена, что мне будет лучше, если эта галлюцинация – этот сон, это нечто — исчезнет. Позже, когда Креншоу успешно покинет мой дом, не говоря уже о моем мозге, я смогу подумать, что же все это значит.
Негромкий стук в дверь возвестил мне о возвращении Робин. Она всегда выстукивает начало песенки про автобус: «тук-тук-та-та-тук».
– Джексон?
– Робин, пожалуйста, иди спать.
– Я не могу уснуть. Я скучаю по моему мусорному ведру.
– Мусорному ведру?
– Папа забрал его, чтобы продать на дворовой распродаже.
– Я уверен, что это ошибка, Робин, – сказал я. – Никто не захочет покупать твое мусорное ведро.
– На нем были синие кролики.
– Утром мы заберем его из гаража.
Арета сделала движение, чтобы понюхать хвост Креншоу. Он зашипел.
Я приложил палец к губам, делая ему знак замолчать, но Робин, кажется, и так ничего не слышала.
– Спокойной ночи, Робин, – сказал я. – Увидимся утром.
– Джексон? – вновь раздался голос сестры. Я потер глаза и застонал – я видел, как родители не раз делали так же.
– Ну что еще?
– Как ты думаешь, у меня когда-нибудь будет другая кровать?
– Конечно. Само собой. Может, даже с синими кроликами.
– Джексон?
– Да?
– Моя комната без вещей очень страшная. Ты не можешь прийти и почитать мне про Лила?
Я медленно и глубоко вдохнул:
– Конечно. Сейчас приду.
Робин шмыгнула носом:
– Я подожду тебя прямо здесь у двери, ладно?
– Хорошо. – Я бросил взгляд на Креншоу. – Секунду, Робин. У меня есть одно неотложное дело.
Шестнадцать
