— Любимый, прости меня, я поцарапала машинку! Я виновата, ты накажешь меня? — проворковала «Катя-в-возрасте».
Затем послышался треск разрываемой ткани, и снова игривый женский голос:
— Ах! Это же был мой любимый кружевной комплект!
— Сексуальненько, — одобрительно заметил Синьков.
— А то! Выросла наша Катя, стала натуральной секс-бомбой весом в сто кило! — язвительно проговорила я. — Слушаю я это — и прямо вижу, как влюбленный Гаврилов в наушниках получает рукотворное наслаждение!
— Думаешь, он под эту запись самоудовлетворялся? — оживился медиамагнат.
— А ты думаешь иначе?
— Думаю, ты правильно думаешь… Но чей же это голос?
Дзинь! — бодро тренькнул мой мобильник.
Я посмотрела на дисплей и показала поступившую СМС Синькову:
— Ее это голос.
Лучшая подруженька прислала мне сообщение-вопрос: «Ну? Хороша же?». К горделивой фразе прилагалась новая фотография Ирины свет Иннокентьевны Максимовой в свежем образе молодой Мордюковой.
— По коням! — скомандовала я, вставая и закрывая чужой макбук. — Время сомнений и раздумий закончилось. Надо брать маньяка, пока он не увеличил список жертв за счет моей подружки. Что ты надумал, ты со мной?
— Такое я не пропущу, — ответил медиамагнат.
Вообще-то ничего не изменилось: доказательств вины Гаврилова у меня не прибавилось, и Ирка по-прежнему была недоступна. Зато появилась уверенность в том, что я знаю, где она находится прямо сейчас или появится в скором времени: в квартире бабы Муси — на «просмотре» у «Тарантино». Туда мы и поехали.
Мы — это я, Синьков и его гориллообразный Вася. Ехали на машине медиамагната, так что поначалу с нами был еще водитель, но он высадил нас у парка и поехал искать место для парковки.
— Во двор заехать не смогу, там орлы караулят под ивушкой, — виновато сказал водитель, кивнув на дерево, под которым снова лирично схоронилась патрулька ГИБДД.
Я вспомнила, что недавно у меня была такая же история с Лазарчуком, и ощутила дежавю. Это не добавило мне спокойствия и радости: недавно в проулке, которым я шла тем вечером, меня пырнули ножом. Хотя сегодня я волновалась не за себя, а за подружку. Со мной-то два здоровых мужика, при них маньяк нападать не станет. Он же псих, а не дурак. Кроме того, я твердо уже решила, что маньяк — это Гаврилов, который нацелился на Ирку. И вот ее-то судьба меня очень беспокоила.
Птичьим клином — я на острие атаки, Синьков и Вася по бокам и на шаг позади — мы быстро пролетели невеликое расстояние от парка до нужного дома.
С разбегу нырнуть в первый подъезд помешала балансирующая на границе клумбы бабка или тетка с собакой на поводке. Четвероногого я не видела — пес ворочался в зарослях, его хозяйку тоже не разглядела, но из опасения, что ею может оказаться приставучая Мария Никаноровна Кострова, заложила крутой вираж, обошла здание с другой стороны и без помех влетела в четвертый подъезд.
Дома в нашем районе строились в годы холодной войны, поэтому во многих из них подвалы планировались как бомбоубежища. А они чем примечательны? Помимо прочего, тем, что просторный подвал представляет собой единое помещение, и через него свободно можно пройти из одного подъезда в любой другой. Когда-то входы в подвал были закрыты по соображениям безопасности, но потом жильцы оборудовали себе там кладовочки, и теперь подвальные двери всегда открыты — для лучшей вентиляции и борьбы с сыростью. Так что мы незаметно обошли засаду в лице и морде дамы с собачкой, нырнув в последний подъезд и вынырнув в первом.
От подвальной двери до квартиры бабы Муси было рукой подать — пять ступенек и одна лестничная площадка. Я даже разогнаться не успела, поэтому впечатала ухо в дверь нетравматично и бесшумно. Спутники же мои вовремя затормозили и замерли у меня за спиной, как две осадные башни.
— Тихо! — сказала я и прислушалась к происходящему за дверью.
А там определенно что-то происходило. Во-первых, играла приятная музыка, напомнившая мне о годах студенчества — даже зубы заныли от того, как отчетливо я ощутила вкус кислющей ледяной газировки, которая в то время называлась «Советским шампанским» и шла в интимно-праздничном комплекте с вокалом Джо Дассена. Во-вторых, умиротворяюще рокотал басовитый мужской голос, озвучивающий явно не песенные тексты: на короткие паузы в музыке то и дело попадали приторные комплименты, добавившие мне зубной боли. «Чудесная», «прекрасная», «прелестная», «очаровательная», «волшебная» — весь этот пошлый джентльменский набор. Я уверенно опознала вальяжный голос Гаврилова, но не слышала Ирку, пока она не выразила свое отношение к происходящему негодующим возгласом:
— Да вы с ума сошли?!
И после короткой паузы:
— Вы за кого меня принимаете?!
— Баста, карапузики, кончилися танцы, — объявила я, сдвигаясь в сторону. — Все, Вася, ваш выход!
— Он же вход, — пробормотал Синьков, когда старая деревянная дверь плашмя рухнула в прихожую.
Сделала она это покорно и безропотно, пав после первого же удара Васиной ногой и при этом произведя на удивление мало шума. Вот они, преимущества дерматина на ватине и толстого советского линолеума! Современная бронированная дверь при падении на модную керамическую плитку загрохотала бы так, что хоть прямиком в бомбоубежище утекай!
Победоносный Вася первым шагнул в захваченную квартиру, но сразу за порогом комнаты, красиво, но скудно освещенной огоньками свечек-таблеток, деликатно вжался в угол. Видно, не привык в неясных ситуациях решительно действовать без команды и ждал начальственных указаний. Синьков же, проследовав в помещение по пятам за мной, вместо простых и понятных распоряжений выдал глумливо-восторженный свист, а потом еще захохотал.
— Вы еще кто?! — обернувшись на звук, бешено рявкнула Ирка, и через секунду точно в ротовое отверстие хохочущего российского медиамагната прилетел испанский мандарин.
Синьков буквально заткнулся. Охранник Вася гневно рыкнул и попер из угла на передний край напряженной мизансцены, где безотлагательно получил свою порцию спелых фруктов и вдобавок мельхиоровой вазой по голове. Точнее, на голову: ажурная серебристая конструкция нахлобучилась на гориллий череп, как рыцарский шлем. Получилось красиво! Я бы полюбовалась, но некогда было эстетствовать. Рыцарь Вася не угомонился, Ирка тоже, и по всему было видно, что через миг-другой они сойдутся в рукопашной, чего я решительно не могла допустить. Какие битвы между союзниками, когда враг еще не полностью повержен?
Хотя Ирка уже повергла его процентов на восемьдесят: Гаврилов перевернутым жуком барахтался в опрокинутом кресле, тщетно пытаясь вслепую вырваться из объятий фигурных деревянных подлокотников. Ориентацию в пространстве ему заметно затрудняла коробка из-под торта на голове. Торт, кажется, тоже был там. Во всяком случае, я так надеялась. Потому что в противном случае приходилось предположить, что густая белесая масса, выползающая на благообразную физиономию Станислава Ивановича Гаврилова-Ленкомского из-под картонного головного убора, — это его мозги. А мне не нравилась перспектива передавать маньяка в руки правосудия настолько сильно поврежденным.
