Порой Крейг искренне старается. Он сосредоточивается и внимательно слушает, о чем я говорю. Но даже тогда его ответы кажутся мне искусственными. Плоскими. Компьютерными. Какой запрос введешь, такой ответ и получишь. Мне кажется, он просто пытается угадать, что следует сказать в такой ситуации, вместо того чтобы осознать сказанное мной и отреагировать вдумчиво и честно, как это делают мои подруги.
Опасным последствием такой забывчивости и искусственных реакций Крейга стало то, что я перестала с ним делиться сокровенным. Перестала дарить ему особенные подарки, потому что это стало казаться мне пустой тратой времени и сил. Все равно что каждый день строить замки из песка, чтобы волны смывали их ночью. И мы продолжали совершать движения, как подобает нормальным мужу и жене. Ежедневно общались минут по десять. Раз в неделю куда-то выходили. Щелк-щелк. А все важное – свои непростые истории, тревоги и мысли – я хранила для сестры, родителей, подруг и чистого листа.
А, может быть, этого «щелк-щелк» вполне достаточно? Возможно, я хочу слишком многого? Может, я прошу мужа общаться как женщина? Или полагать, что мужчина просто не может быть таким же глубоким и искренним, как женщина, – это проявление сексизма? И если я не вправе ожидать от Крейга ментальной и эмоциональной близости, то, вероятно, и он не имеет права ожидать от меня близости физической? Мне недостаточно наших движений в спальне. От этого возникает ощущение, что меня используют, я обижаюсь и злюсь.
Вот что случилось дальше.
Я стала уклоняться от прикосновений Крейга. Он обнимает меня, я вежливо терплю, поглядывая через его плечо на немытую посуду и разбросанные по полу игрушки, из-за которых можно ноги переломать. Он останавливает меня в кухне, чтобы поцеловать. Я, не глядя ему в глаза, дружески похлопываю его по спине. И этот поцелуй ведет нас в тупик, хотя и не отвергается целиком и полностью. Я массу времени потратила на то, чтобы Крейг понял: его нежности ведут в никуда. Нежности Крейга мне неприятны, и я стараюсь тем или иным способом уклониться от них. Иногда, стоит ему появиться в дверях, я начинаю рассказывать о том, как безумно устала. Это дает мне основания сразу отказать, и Крейг не питает ложных надежд.
По ночам, когда уже проходит определенное время и новые поводы для отказа будут означать наличие серьезных проблем, Крейг тянется ко мне, а я пытаюсь принять его ласки с открытым сердцем. Но потом чаще всего начинаю злиться.
Иногда мой гнев вполне умеренный. Это, скорее, раздражение. Я так устала, целый день занимаюсь детьми, а теперь меня используют, и мне приходится это терпеть. Ну почему ты должен быть таким навязчивым? Неужели мы не можем просто быть взрослыми людьми и заняться чем-то практическим? В доме столько дел: нужно разобрать выстиранное белье, собрать детям завтраки в школу, подписать документы… Мне еще нужно столько всего сделать до сна. Неужели это время надо тратить на нечто столь непродуктивное? И ведь мы неделями, целыми неделями не разговариваем по-настоящему. Неужели при таких условиях в сексе есть хоть какой-то смысл? Как ты это воспринимаешь? Ты хочешь меня или просто хочешь секса? В этом и заключена разница. Эта разница и означает близость.
Но близость – это не то, чему мы все научились. До брака у нас была безответственная, легкая, неразборчивая и отчаянная близость с другими людьми. Никто из нас не забыл об этом. Например, мы совершенно не можем поддерживать визуальный контакт во время секса. Тогда секс становится слишком реальным или слишком фальшивым – сама не знаю. А кроме всех этих личных проблем, неоспоримо то, что без эмоциональной близости физический контакт кажется мне невероятно искусственным. Фальшивый секс столь же мучителен, как и расчесывание зудящей кожи.
Поэтому однажды утром, когда Крейг забыл очередную важную историю, которую я рассказала ему накануне вечером, я проснулась пораньше и написала все то, что вы только что прочитали. И отправила текст Крейгу на работу. Час пробил. Истина важнее. В строке «Тема» написала: «Возможно, ты не захочешь читать это на бегу».
Через два часа получила такой ответ:
«Дорогая Гленнон,
это было самое тяжелое чтение в моей жизни. Сейчас меня обуревает множество эмоций: смятение, подавленность, гнев, ощущение того, что я недостоин наших отношений – и близких отношений вообще. Даже не знаю, что делать и с чего начать. Когда читал твое письмо, пытался разобраться, что и почему. Какие у меня проблемы? У меня плохая долгосрочная память? Или краткосрочная? Или мне недостает концентрации? Или я отвлекаюсь из-за стресса? Или все разом? И почему? Почему это происходит? Может быть, меня мучает страх потери? Может, боюсь, что ты с детьми бросишь меня, и поэтому не снимаю защиты и не выпускаю эмоций наружу? Возможно. Во всех отношениях я всегда нажимал кнопку блокировки, когда близкий человек становился слишком уж близким. И подумывал поступить так до рождения Чейза, но у Бога оказались другие планы, и я за это безумно благодарен.
Я чуть было не упустил тебя и нас, но не намерен сдаваться. Я слишком сильно тебя люблю. Буду бороться, пока не сделаю все правильно. Не хочу оставаться прежним Крейгом, который убегает от трудностей и боится чувств. Мне нужно разорвать порочный круг, нужно встретиться со своими страхами и преодолеть прежние привычки. Мне нужна помощь.
Предлагаю все обсудить. Мне хочется сесть рядом с тобой и переосмыслить всю нашу жизнь. Хочу заново узнать все о тебе, словно мы только что познакомились. Буду вести подробные записи (не смейся, я серьезно!), чтобы учиться как следует. Ничего не хочу упустить, и буду учиться так, словно готовлюсь к ответственному экзамену.
В моей жизни нет ничего важнее этого экзамена. Если я его сдам, то меня ждет полная жизнь и глубокие отношения с тобой. Я не в силах повернуть время вспять и сделать то, что упустил в 2001 году и даже на прошлой неделе, но хочу все начать сначала. Мы сможем?
Люблю тебя,
Крейг».
«Да, – прошептала я. – Да, мы сможем».
А потом настал день, когда риск остаться в закрытом бутоне стал гораздо болезненнее, чем риск вырваться из него и расцвести.
Анаис Нин
Но прежде чем стать лучше, всегда становится хуже. Вечером Крейг вернулся домой, и мы не смогли вынести нашей тоски, гнева и страха. Весь вечер мы не смотрели друг на друга и рано легли спать. На следующий день у нас была годовщина свадьбы. Мы уже пригласили кучу гостей отметить это событие. Отменять все было слишком поздно, хотя нам обоим этого хотелось. В разгар вечеринки Крейг куда-то исчез. Я нашла его в ванной комнате наверху.
– С тобой все в порядке? – спросила я.
– Нет, – ответил он. – Нет. Это худший день моей жизни. Я так одинок. Ты – все, что у меня есть. Хочу быть рядом с тем, кто хочет быть со мной. И, боюсь, никогда не смогу быть таким, каким ты хочешь меня видеть. Боюсь, я должен отпустить тебя прямо сейчас. Чувствую, что пытаюсь войти в команду, которая мне не по зубам.