— Не хочу я тебя подсиживать. Нужен ты мне, как собаке пятая нога! Разобраться хочу, за что вас так люто кто-то не любит. Два мокряка меньше чем за неделю!
Заноза расслабленно смотрел в окно, ковыряясь нечистым пальцем в волосатой ноздре.
— Миша, надо твоей бабе номерок «Лады-Калины» передать, пусть выведает, чья машина. Через тачку выйдем на Ленку.
— Ты говорил, Асю не надо посвящать в то, что Стеклова в городе, — усмехнулся Миша. — Сам себе противоречишь. Гарик, ты бы определился в своих желаниях!
— Я только про машину говорю.
— Ася спросит: зачем?
Гарик с негодованием прервал ковыряние в носу, видимо, получал от этого занятия своеобразное удовольствие.
— Скажи ей про Стеклову! Скажи! Тогда говорил «не надо», теперь говорю «надо»! Я легко приспосабливаюсь к меняющейся обстановке.
— Перевертыш.
— Не плюйся ядом, как гадюка. Получил от бывшего друга по соплям — радуйся, заслужил! Чего один побежал?
— Мысль пришла, и побежал. Ты же спал пьяным сном!
— Хитришь. Хочешь и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Занозу не обведешь вокруг пальца. Потому и Заноза: вопьюсь — наплачешься!
— Что ты все грозишься? На всякую занозу есть иголка или пинцет.
— Говорю, передай бабе номер тачки, пусть сообщит координаты…
Заноза вдруг перестал злиться и расплылся в улыбке:
— Представляю, что с ней сделает Молния!
«Понимаю», — невесело подумал Миша. Задача усложнялась многократно — у Занозы имелся номер машины, на которой уехала Стеклова, значит, информацию о владельце придется передать бандитам точную, чтобы они не заподозрили неладное, в то же время требовалось выловить Лену не перед носом у варнаков, а как-то так, чтобы тень поимки не падала на Асю. Они с Асей работают на Молнию, и он должен в это верить, а Стеклова должна оказаться в камере предварительного следствия, и Оргунков должен это принять. Вот и крутись.
Миша краем глаза посмотрел на скучающего Занозу. Как Молния примет свое очередное поражение? Стеклова в руках полиции! Как, как!
Расслабься и прими — это основное правило, когда судьба ставит перед свершившимся фактом…
— Заворачивай к театру драмы, — заявил Заноза.
— Зачем?
— Там работает подруга Стекловой — Танька Окулова. Актриса. Может, она наведет на любимую «подлюгу». Хе-е!
— Почему раньше не говорил про нее?
— Комбинировал. Бурлил мозгами.
Дело принимало новый оборот. Окулова. Ишь ты, Заноза ведет тайное следствие! Ну-ну!
Миша свернул на улицу Профсоюзов и мимо парка взял курс на Театральную площадь.
— Ты знаешь, что у Еврея день рождения послезавтра? — спросил Заноза.
— Не знаю.
— Молния велел отметить с размахом. Еврей любит искусство — ради него арендовали театр со всеми актерами на один вечер. Режиссер Треухов (слыхал про такого?) готовит пьеску — комедию в старорусском стиле «Матвей и Палашка», обещает, будет много мерзостей. — Заноза ощерился.
Миша покачал головой — ублюдки они и есть ублюдки.
— Молния им знаешь сколько бабла отвалил! Хренову тучу! В фойе театра, после представления, будет фуршет. Как у белых людей в столицах.
— В честь чего такая честь Еврею?
— Молния будет дань собирать. Предпринимателей уже оповестили — готовят «подарки». А в театре моют туалет с порошком — Молния решил полютовать для острастки.
Миша свернул с дороги на мощенную бетонной плиткой площадь. Лихо прокатившись и пугая голубей, машина замерла у роскошных ступеней перед стеклянными дверями ажурного, отделанного белым ракушечником Театра драмы.
Миша с Занозой вошли в прохладный вестибюль. Здесь было безлюдно и очень чисто — все сверкало, уборщики постарались.
— Лепота! — пропел Заноза.
Из глубины коридора доносились громкие голоса. Заноза поднял палец, прислушался.
— Нам туда.
Они прошли по коридору до дверей в зрительный зал. На сцене шла репетиция. Актеры островком сидели среди бесчисленного количества пустых кресел. На сцене стояли четверо: лохматый режиссер с кипой листков пьесы, рядом с ним — одетый в старинный богатый костюм напомаженный барин, девка-крестьянка и мужик в рубахе навыпуск, с резиновым топором в руке. Барин, выслушав инструкцию, пошел и сел в изящное старинное кресло. Режиссер, почесывая свои лохмы, вновь стал лихорадочно перечитывать сценку, и, судя по мимике его лица, она ему явно не нравилась.
Заноза ухмыльнулся и, посмотрев на Мишу, кивнул на пустые кресла.
— Посмотрим, может, что учудят. Вон та крестьянка на сцене — это и есть подруга Стекловой. Она главная героиня — Палашка.
— Ты откуда все знаешь? — спросил Миша, присаживаясь в зрительское кресло рядом с Занозой.
— Эту пьесу уже показывали Молнии. Пятачина и Молния велели кое-что переделать. Вроде смешно. А уж потом выяснилось, что Палашка — корешиха Стекловой. Если бы Молния тогда узнал…
— Итак! — опомнился режиссер и обвел покорную труппу безумным взглядом безнаказанного садиста. — Закончить комедию мы должны более ярко. Сами слышали, что предлагал заказчик спектакля.
Актеры пошумели и стихли.
— Итак. Барин Пьер сидит в кресле и ждет оплаченной любви.
Барин закивал головой, но режиссеру это не понравилось.
— Что киваешь, словно верблюд?! Расстегивай штаны!
— Зачем? — изумился Пьер.
— Затем. Даша, тащи орудие!
Из-за кулис выбежала ассистентка с холщовой сумкой и передала ее режиссеру. Тот извлек оттуда огромный телесного цвета резиновый член с яйцами.
Актеры в зале засмеялись.
— Отставить веселье! — тоже улыбаясь, шикнул режиссер на труппу. — Эту штуку вставляем Огурцову в штаны. Для большей яркости, так сказать, представления.
Ошарашенный Огурцов без сопротивления позволил ассистентке водрузить резиновое чудо себе между ног. Орудие выглядывало из расстегнутых штанов огроменным столбом и издали казалось совсем настоящим.
Все снова засмеялись.
— Осторожно, Огурцов, не нажми сильно, там внутрь литр кефира закачали, — предупредил Треухов. — Струя будет в самом конце трагедии.
— У нас комедия.
— Какая разница?
— Ни черта себе! — На сцене показался заспанный вахтер, совершенно сбитый с толку увиденным. — Огурец, ты с ума сошел! Балду вывалил, бесстыжая морда, и ноль эмоций!
Актеры грохнули бешеным хохотом, включая Палашку и мужика с топором — Матвея. Треухов скупо хмыкнул.
— Сеня, это муляж, — отозвался вконец обескураженный Огурцов.
