Эта комфортная, еще не изуродованная, допрофессиональная атмосфера, основу которой составляет скорее дух приключения и удивления, чем эгоистическое желание первенства и славы, до сих пор кое-где существует, в некоторых сообществах, занимающихся естественной историей, хотя их спокойное, но столь важное для науки существование остается за сферой внимания широкой публики. Одно из таких сообществ – «Американское общество изучения папоротников», которое ежемесячно собирается на конференции и проводит полевые исследования («папоротниковые набеги»). В январе 2000 года, страдая от невозможности найти достойный финал для «Дяди Вольфрама», я предпринял экспедицию в составе группы из двадцати человек из Оаксаки (местное отделение «Американского общества»), и мы описали более семисот видов папоротников. Я не планировал вести детальные записи в журнале, но нас вело столь сильное желание узнать что-то новое, а опыт, который мы получили, был столь богат, что всю десятидневную поездку я писал, почти не прекращая
[82].
Проблема с «Дядей Вольфрамом» неожиданно разрешилась в самом центре Оаксаки, когда я на площади сел в рейсовый автобус, чтобы доехать до своей гостиницы. Напротив меня рядом со своей женой сидел человек с сигарой; супруги говорили на швейцарском немецком. И это сочетание – рейсовый автобус и немецкий язык – вернуло меня мыслями в 1946 год. Я записал в оаксакском журнале:
Война только что закончилась, и мои родители решили посетить единственную «неиспорченную» европейскую страну – Швейцарию. В Люцерне, в отеле «Швайцерхоф», был высокий детройтский электромобиль, который тихо и спокойно бегал по городским улицам уже сорок лет, с момента своего рождения. Радостное, смешанное с болью воспоминание захлестывает меня: мне тринадцать лет, я на пороге отрочества, а мои родители – молодые и энергичные, им всего по пятьдесят.
Когда я вернулся в Нью-Йорк, воспоминания детства не оставили меня, а затем появился и финал «Дяди Вольфрама», где личное переплелось с историей и химией; так этот гибрид книги и вышел в свет: две истории и два голоса, время от времени сливающиеся в один.
Человека, который разделил со мной глубокую любовь к естественной истории и истории науки, звали Джей Гулд.
Я прочитал его книгу «Онтогенез и полигенез», а также множество статей в журнале «Естественная история». Особенно мне нравилась его книга «Чудесная жизнь», которая давала ощутить, насколько повезло всем видам растений и живых существ, а также насколько важен случай как инструмент эволюции. Если бы мы могли «заново» пройти эволюцию, на каждом ее этапе выходило бы что-нибудь совершенно отличное от того, что мы реально имеем. Homo sapiens стал результатом особой комбинации непредвиденных обстоятельств, которая и привела к нашему появлению на свет. Автор назвал это появление «выдающимся случаем».
Меня настолько взволновало и увлекло изложенное Гулдом видение эволюции, что, когда корреспондент английской газеты спросил меня, какая книга 1990 года мне более всего пришлась по душе, я назвал «Чудесную жизнь» – живую реконструкцию того огромного арсенала форм жизни, который возник во время «кембрийского взрыва», произошедшего более 500 миллионов лет назад (все они были отлично сохранены на берджесских сланцах в канадских Скалистых горах); многие из этих форм впоследствии не выдержали конкуренции, стали жертвой катастроф или просто невезения.
Стив увидел этот маленький отзыв и прислал мне подписанный экземпляр своей книги. В подписи он заявлял, что его труд – это «геологическая версия» того типа алогизма и внутренней непредсказуемости, которую я описал в своих работах о пациентах с постэнцефалитным синдромом. Я поблагодарил его, и он прислал мне письмо, которое буквально полыхало энергией и мощью. Он писал:
Уважаемый доктор Сакс!
Меня взволновало и обрадовало Ваше письмо. Нет в жизни большего удовольствия, чем узнать, что твой труд по достоинству оценен коллегой-интеллектуалом. Я полагаю, что в некоем коллективном усилии, хотя и вне прямых контактов, некоторые из нас движутся к общей цели, корни которой уходят в теорию непредсказуемости. Ваш анализ историй болезни идет параллельно работам Эдельмана по неврологии и теории хаоса как такового; Макферсон в этом же ключе работает над историей Гражданской войны, а я – над историей жизни. Конечно, в непредсказуемости как таковой нет ничего нового. Более того, эта тема уже рассматривалась либо как нечто, стоящее вне науки («просто такова история»), либо, что еще хуже, как ее суррогат, посылка, вокруг которой концентрируются не имеющие ничего общего с наукой спиритуалисты. Проблема не в том, чтобы делать упор на самом факте непредсказуемости, а в том, чтобы видеть в ней главную тему настоящей науки, основанной на признании нередуцируемости индивидуального; не считать ее чем-то, противостоящим науке, но полагать акт непредсказуемости основанием научного поиска того, что мы называем законом природы, который и поставляет нам набор главных данных для развития науки.
Высказавшись еще по ряду проблем, он завершил письмо:
Забавно: как только ты вступаешь в контакт с человеком, с которым хотел встретиться долгие годы, ты повсюду видишь темы, которые хотел бы с ним обсудить.
Искренне ваш,
Стивен Джей Гулд.
Но встретились мы с ним лишь через два года, когда тележурналист из Голландии предложил нам дать серию интервью.
Когда продюсер спросил, знаю ли я Стива, я ответил:
– Мы писали друг другу, хотя и не встречались. И тем не менее я считаю его братом.
Стив со своей стороны написал продюсеру: «Я отчаянно хочу встретиться с Оливером Саксом. Он для меня словно брат, хотя мы никогда и не встречались».
Нас было шестеро: Фриман Дайсон, Стивен Тулмин, Дэниэл Дэннетт, Руперт Шилдрейк, Стив и я. Сначала нас всех проинтервьюировали раздельно, а потом, через несколько месяцев, привезли в Амстердам, но поместили в разных гостиницах. Никто из нас пока ни с кем другим не встречался, и была надежда, что во время общего интервью, когда мы все шестеро сойдемся, произойдет взрыв (возможно, грандиозный). Идущее в час дня телевизионное шоу, названное «Выдающийся случай», было крайне популярно в Голландии, а книжная версия нашего шоу впоследствии стала бестселлером.
Отношение Стива к этому шоу было озорным. Он писал: «Я был поражен тем, как хорошо были приняты публикой наши голландские серии. Мне было чрезвычайно приятно всех вас встретить, но я сомневаюсь, чтобы в век персональных компьютеров я высидел бы перед телевизором столько часов, слушая парней, которых иначе как белыми мертвыми европейцами не назовешь».
