— А говорили — такси не надо.
✽ ✽ ✽
Их привезли на грязную улицу в частном секторе, с обеих сторон сжатую серыми от времени дощатыми заборами, из-за которых выглядывали обложенные кирпичом бревенчатые низенькие старые дома со множеством окошек по фасадам.
— Вот здесь наше обиталище, — сказал веселый таксист и заглушил свои «жигули»-«копейку».
Раритет был такой старый и прогнивший, что возникало ощущение — машина самого первого выпуска. Ее бы не добивать таксованием, а продать ценителю-коллекционеру за массу баблосов, но такое, видимо, хозяину в голову не приходило. Да и были ли подобные ценители в этой провинциальной дыре? А доставить «старушку» в столицу на продажу — тоже целое состояние… Палка о двух концах.
— Хорошая машина, — похвалил Павел авто. Хозяин подумал, что гость ерничает, хмыкнул сердито.
Маша толкнула заднюю дверцу, со вздохом полезла наружу. Перед окнами наполовину вросшего в землю старого домика росли две корявые пихты. За дощатым гнилым забором надсадно, не жалея горла, залаяла овчарка.
Павел выгрузил дорожные сумки из багажника. Тетка, отворив калитку, призывно указала на двор:
— Проходите, не стесняйтесь.
Свободного места во дворе было мало — бытовые постройки лепились одна к другой: сарай для скотины, навес, где хранились уголь и дрова, банька, похожая на спичечный коробок, металлический гараж, но это свободное пространство было чисто выметено и радовало глаз своей ухоженностью. Собака, увидев хозяйку, тут же завиляла хвостом и, не обращая больше внимания на гостей, ушла к своей будке — значит, уже не раз сюда привозили постояльцев.
Муж уехал снова ловить клиентов, а тетка, отомкнув увесистый навесной замок, впустила Машу и Павла внутрь дома.
Здесь все было просто и чисто. Глаз приятно отдыхал на белых занавесках, плетеных половичках, выбеленной печи. Антураж словно попал в кинофильм тридцатых годов прошлого века. В центре зала рядом с современным высоким холодильником (наличие его здесь казалось совершенно лишним) стоял обширный тяжелый стол, покрытый старой, многократно порезанной, но абсолютно чистой клеенкой. За столом, у окна, располагались железная кровать, аккуратно застеленная покрывалом, с горкой подушек в белоснежных наволочках, и старый темно-коричневый сервант, в котором хранилась фаянсовая посуда. Посуда была старая, еще советских времен, чуть ли не хрущевская. Она радовала глаз своей простотой и основательностью — не китайское барахло, заполонившее ныне все и вся. Маша даже разглядела граненые стограммовые рюмки.
Другая стена, частью которой была мощная печь, делила дом на спальни — с обеих сторон печи располагались двери, обе нараспашку.
— Вот ваша комната, — показала на первую дверь тетка. — В другой спальне мы с дедом, а ту кровать тоже приезжим сдаем. Бывает, кто одинокий, или две девушки, или как вы — молодые, прижмутся друг к другу и спят. Утром смотрю на них — на душе умиление. Молодые все красивые, все нипочем, любая радость — счастье. — Тетка вздохнула и тут же продолжила деловито: — Дверь у серванта ведет в кладовую. Бывает, и там у нас живут, но редко. Сама, бывает, не хочу туда людей селить, все-таки не жилое помещение — бытовое.
Маша зашла в спальню вслед за теткой — тут стояла одна широкая кровать, небольшой квадратный столик и большой, еще ламповый телевизор (оказывается, такие монстры еще существуют и работают!) на двухдверной тумбочке.
— Телевизор хорошо показывает. Смотрите, но не допоздна. Он у нас цветной, все каналы ловит. Старый, еще советский, но работает очень хорошо. Мне его младший сын отдал — жалко было выкидывать, рабочий же… Значит, располагайтесь. Зовут меня тетя Аня, а мужика моего — дядя Гена. Это я его дедом зову, а вы не говорите — обидится. Он у меня себя все молодым считает… А вы кто? Поговорили обо всем, а не познакомились. — Тетка рассмеялась.
— Я — Маша, а это Павел. — Маша кивнула на Павла и смутилась, заметив его взгляд, направленный на широкую кровать. Сегодня им придется спать вместе, и он начнет приставать.
Тетка взглянула на Павла, ухмыльнулась:
— Красивый у тебя муж… Ну ладно, не буду вам мешать. Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома…
— Но не забывайте, что в гостях, — закончил поговорку Павел.
Тетка внимательно на него посмотрела, одобрительно улыбнулась (понравился ей):
— Именно.
Павел, усмехаясь, закрыл за теткой дверь и устало сел на мягкий пуфик у печки.
— Вот и устроились.
— Я есть хочу, — призналась Маша.
Ей почему-то сразу не понравилась комната, как только Павел затворил дверь — она показалась маленькой, темной и душной. Лучше бы они остановились в гостинице — там высокие потолки, есть ванная комната и даже балкон. Но ничего не попишешь — у них миссия борьбы с Поборниками Зла, надо терпеть. Все борцы всегда терпели. Те же жены декабристов.
Маша усмехнулась про себя: «Уже примеряешь на себя роль жены?»
Как странно устроена жизнь. Она ни разу не задумывалась, почему поверила Алешковскому, почему восприняла всерьез его слова о знании грядущего и великой опасности, почему не смогла отбросить веру в приход Бойца и почему сразу угадала Бойца в Павле.
Павел был ей симпатичен, и только. Ее тянуло к нему именно стремление быть рядом с ним в этой смертельной схватке со Злом. Она убедилась в его миссии, когда Павел сам отыскал первого Поборника Зла и показал ей фотографию его руки с выколотой зеленой тушью буквой «Р» в кружке. А когда произошло страшное — Павел устранил Поборника, повинуясь своему внутреннему зову, — она отнеслась к этому спокойно, ибо с самого начала была готова к такому течению событий. И вот она здесь, с ним, и опять должно свершиться кровопролитие, но она нисколько не задумывалась, что умрет человек, что его семья и близкие будут повержены в шок: кто, зачем, за что? Просто она поверила в абсолютное Зло, поработившее души этих людей, и уже не воспринимала их как представителей человеческой популяции, а как чужих, оборотней, от которых одно спасение для всех — их безжалостное уничтожение. Потому сейчас она думала только об утреннем голоде и возможном сексе ночью с Павлом и совсем не пыталась осознать, во что она ввязалась.
Павел сразу расплатился с хозяйкой за три дня вперед, и они пошли с Машей гулять по городу.
Выйдя из грязного проулка на широкую улицу, они дошли до автобусной остановки и через десять минут были уже в обустроенном по городским стандартам центре — выстеленная бетонными плитами площадь, голосующий Ленин на постаменте, клумбы, елки у здания мэрии, несколько пятиэтажек, кинотеатр и три каменных одноэтажных магазина. Несмотря на мизерное количество каменных построек, первые этажи пятиэтажек занимали частные магазинчики, пельменные и кафе.
В пельменной они купили порцию куриных крылышек гриль, тарелку напластанных тонкими кружками свежих огурцов, две чашки горячего кофе и сдобную булочку. Куриные крылышки отдавали запахом копченой рыбы, но Маша так хотела есть, что не стала придираться к таким мелочам. С удовольствием обгрызая мякоть с косточек и похрустывая безвкусными огурчиками, она оглядывала интерьер пельменной, после остановила взгляд на лице Павла. Он комбинировал. Он придумывал, как убить человека, а она чувствовала себя рядом с ним совершенно комфортно и хотела быть ему полезной.
