Нейри сделался сварлив и чересчур злобен. Злоба альвригу необходима – но ее следует изливать на врагов. А при нем остался только подросток, один-единственный подросток, чья мать недавно скончалась и слилась с землей. Она была полукровкой – отец альвриг, мать из цвергов. Но выбирать не приходилось. Скитавшееся подземными пещерами племя редело и пыталось выжить хоть так – вопреки стародавним законам. Зато отец Энчи был альвриг – и он погиб, когда племя поднялось наверх за продовольствием и столкнулось с людьми.
И Нейри уже хотел слиться с землей. Он устал, дни его могущества и славы были позади, впереди – только голод. Что его удерживало? Энчи не понимал. Желание непременно передать подростку потерявшие всякий смысл заклинания? Странно и даже нелепо.
Ведь в этом подростке почти не было силы и злости. В нем не было того огня, который рождается на губах и дает силу заклятиям. Однажды Нейри поколотил его в надежде, что Энчи придет в ярость и огонь родится. Но чуда не случилось.
И нужно было думать, как распорядиться единственным имуществом старого альврига. Имущество хранилось в голове – а может, где-то еще, и оттуда при необходимости попадало в голову, точно Нейри не знал. Он помнил давнее предание о детях, ставших альвригами и откуда-то вдруг получивших это сокровище без малейших усилий. Но как это вышло – он не понимал.
– Я последний, кто помнит Старший язык, – сказал как-то Нейри. Он был доволен и сыт – Энчи принес ему сверху разных лесных ягод и грибов. Грибы можно зажарить над углями – этому Энчи научила мать. Но грибы – пища плотная, Нейри же понемногу делался невесом, его лицо и тело обретали предсмертную прозрачность.
– Ты понимаешь все эти слова? – спросил тогда Энчи.
– Понимаю, конечно. Но даже если их произнесешь, не разумея смысла, все равно в них будет сила.
– Ты научишь меня?
– Потом, потом…
Но он так и не научил.
Он только требовал, чтобы Энчи повторял за ним нараспев длинные слова – или это много слов сливалось в одно?
Энчи дрожал от страха – он понимал, что старый альвриг уже теряет себя. Нужно было уйти, чтобы дать ему мирно слиться с землей, но Нейри не отпускал, требовал, чтобы подросток повторял и повторял. Наконец его голос стал слабеть – и тогда Энчи попросту сбежал.
Когда он вернулся, Нейри уже таял. Смотреть на это было неприятно, да и незачем.
Энчи не знал, куда теперь идти. Когда распоряжался Нейри – было проще. Теперь следовало решать самому.
Он умел находить съедобные травы и корешки – научила мать. Он мог подниматься наверх и с продовольствием спускаться вниз. Последнее время они с Нейри провели у подземной реки Нуланне. Но искать под землей воду Энчи не был обучен.
Он мог просто жить здесь, поднимаясь и опускаясь, жить бездумно в ожидании той поры, когда придется слиться с землей. Будь он старше – так и поступил бы. Ведь есть вода, а наверху – лес, который прокормит.
Но Энчи был подростком, и при мысли, что всю жизнь придется просидеть на одном месте, он дрожал от возмущения.
От старого альврига осталась кожаная туника, остались кожаная фляга и нож – прекрасный клинок с узорной рукоятью. Еще в пещере лежали две кирки, которыми можно прокладывать под землей путь. Нейри к ним ни разу не прикоснулся и даже место, где они были найдены, обходил стороной.
Пожалуй, стоило рискнуть.
И Энчи ушел – сам не ведая, куда и зачем.
Незадолго до того, как растаять, Нейри говорил, что искал другие племена цвергов – пусть это были бы только цверги, без единого альврига, он бы смирился и пристал к ним! Но Нейри лишь напоролся на врагов и был вынужден бежать без оглядки. Что за враги – он так и не рассказал.
Энчи шел под землей, иногда поднимаясь наверх, чтобы запасти еды. Уже одно то, что вот он идет, куда хочет, ни у кого не спрашивая позволения, радовало его несказанно.
Однако старый альвриг Нейри незримо был рядом – и Энчи, отдыхая, повторял все то, чему был обучен, хотя наказать его за лень было некому. Он повторял нараспев длинные слова, сам себя не понимая, и это позволяло ни о чем не думать.
А потом он услышал голоса.
Сперва он себе не поверил: какие могут быть под землей голоса, если он – последний, кто здесь остался? Постоял, прислушиваясь, – да, точно – речь, в которой звучат знакомые слова, хотя и на странный лад. Мать иногда так говорила, когда отец ее обижал, обзывая гадкой черной горбуньей. Но мать ругалась злобно, а те, кого слышал Энчи, подходя все ближе, восклицали бойко и даже весело. Вдобавок они чем-то стучали.
Потом он увидел свет.
Место света – наверху, это Энчи знал точно. Под землей его быть не должно. И пробивался он через нору, что шла под углом вверх. Энчи подумал – и полез туда, где голоса.
Он выглянул из норы и увидел довольно большую пещеру. Посередине горел костер. У костра сидели удивительные существа – с лицами темными, но не такими, как у альвригов, тем более – у чернокожих цвергов. Это были совсем иные лица – словно из дымчатого горного хрусталя.
В дальнем углу пещеры тоже горел огонь, несколько этих – странных, дымчатых, с прямыми спинами, – возились рядом, раскаляли тусклые бруски до алого цвета, держа их клещами, клали на большие валуны с плоской поверхностью, били молотами. Там же Энчи увидел чудно́е устройство, на которое наматывали блестящие нити. И за устройством сидели странные существа перед другими валунами, тоже с плоской поверхностью, что-то на них раскладывали, поправляли, били маленькими звонкими молоточками.
Все эти загадочные подземные жители перекликались и явно были очень довольны и собой, и тем, что творилось в пещере.
На тех, что с молотами и молоточками, была кожаная одежда – туники, поверх них длинные передники. На тех, что у большого костра, одежда иная, необычных для Энчи цветов, но не из кожи. Одни сидели с непокрытыми головами и ели что-то вязкое из мисок, у других волосы были спрятаны под длинными покрывалами. Энчи задумался – вроде бы у матери было такое покрывало…
Он никак не мог понять: кто это? Не цверги, нет! Но и не альвриги. Ни один альвриг бы не унизился до работы киркой или молотом. И не враги – враг альвригов зол и свиреп, а у этих в голосах – ни малейшего признака злобы. Даже когда они произносят материнские слова – они делают это, словно бы играя.
Тех, кто орудовал тяжелыми молотами, позвали к костру.
И тут Энчи увидел то, чего в мире вообще быть не могло. Когда они подошли, существо в длинном покрывале поднялось и попыталось задушить молотобойца. Энчи изумился: за что? И не сразу понял: это не попытка убийства, это что-то иное. Никто не рычал на эту пару, никто не присоединялся к драке. Молотобоец стиснул в объятиях существо в покрывале, но оно не сопротивлялось. Хуже того – ему это объятие нравилось.
И только тогда Энчи догадался: это – самка. Он, самец, держит свою самку и сейчас ляжет с ней. Иначе – зачем бы ее хватать?
