Зак, естественно, нисколько не изменился. На тренировках он просто летал туда-сюда, а в бою лишь зря занимал место. Но он ходил на занятия, делал домашние задания, сдавал контрольные.
И все его игнорировали – но не так, как раньше.
Прежде к нему относились терпимо, даже с некоторым уважением, – мол, хоть он и идиот, но по крайней мере последовательный.
Теперь же его игнорировали подчеркнуто, даже не дразнили и не задирали. Его просто не существовало. Если он пытался с кем-то заговорить, к нему поворачивались спиной. Динк все это видел, и ему становилось не по себе. Зак, однако, был виноват сам. Одно дело, когда тебя считают изгоем из-за того, что ты не такой, как все, и совсем другое – когда ты своим эгоизмом доставил проблем другим людям. А именно это Зак и сделал. Его не волновал запрет религии – он сам его постоянно нарушал.
Он просто воспользовался подарком Динка Флипу на день Синтерклааса, чтобы высказать свои неубедительные идеи начальнику школы.
«Я тоже вел себя по-детски, – подумал Динк. – Но я знал, когда стоит остановиться. А он – нет. И это не моя вина».
И все же Динк не мог удержаться от того, чтобы хоть иногда бросить взгляд на Зака. Он немного читал о поведении приматов, когда изучал теорию сообществ, и знал, как ведут себя шимпанзе и бабуины, которых изгоняют из стаи. Депрессия. Самоуничтожение.
Прежде казалось, что Зак прекрасно чувствует себя в одиночестве. Теперь же, когда одиночество стало полным, он помрачнел и осунулся. Он мог пойти куда-то, а потом внезапно остановиться и снова двинуться с места, но на этот раз медленнее. Он почти ничего не ел. С ним явно творилось что-то неладное.
Одно Динк знал точно: когда речь заходила о помощи ученику с реальными проблемами, от кураторов и преподавателей не было никакого толку. У них имелся свой план – что, по их мнению, полагалось делать каждому. Но если становилось ясно, что ученик делать этого не станет, они теряли к нему всякий интерес, точно так же как они потеряли интерес к Динку. Даже если бы Зак попросил о помощи, он бы ее не получил. А Зак ее не просил.
Хотя Динк и понимал всю тщетность своих усилий, он все же попытался. Придя к Граффу, он попробовал объяснить, что происходит с Заком.
– Интересная теория, – заметил Графф. – Думаешь, все его избегают?
– Я точно знаю.
– Но с тобой он общается?
– Я пару раз пытался с ним заговорить, но он молчит.
– Значит, все-таки это он тебя избегает.
– Но все остальные избегают его самого.
– Динк, – сказал Графф, – ego te absolvo.
– Это не на голландском, – заметил Динк. – Что бы вам там ни казалось.
– Это латынь. Католический ответ на исповедь: «Отпускаю тебе грехи твои».
– Я не католик.
– И я не священник.
– Не в вашей власти кому-то что-либо отпускать.
– Но попытаться все же стоило. Возвращайся в казарму, Динк. Зак – не твоя проблема.
– Почему бы вам просто не отправить его домой? – спросил Динк. – В армии из него все равно ничего не выйдет. Он христианин, а не солдат. Почему бы не отпустить его домой, где он мог бы оставаться христианином?
Графф откинулся на спинку кресла.
– Ладно, я и так знаю, что вы ответите, – сказал Динк.
– Точно?
– То же, что всегда говорят все: «Если я разрешу ему, придется разрешить и остальным».
– В самом деле?
– Если Зака за его неподчинение или еще что-нибудь отправят домой, очень скоро появится множество ребят, которые тоже перестанут подчиняться, чтобы их вернули.
– И ты тоже был бы среди них? – спросил Графф.
– Думаю, ваша школа – пустая трата времени, – заявил Динк. – Но я верю в войну. Я не пацифист, я просто против некомпетентности.
– Видишь ли, я не собирался спорить с тобой на эту тему, – сказал Графф. – Ибо я уже знаю ответ. Если единственный способ вернуться домой – вести себя как Зак и получить к себе такое же отношение, в этой школе не найдется ни одного ученика, который поступил бы так же.
– Вы этого не знаете.
– Знаю, – ответил Графф. – Не забывай, всех вас подвергали тестированию. Не только на предмет логики, памяти, пространственных отношений и вербальных способностей, но и черт характера. Умения быстро принимать решения и схватывать ситуацию в целом. Умения ладить с другими.
– Так как же, черт возьми, Зак вообще тут оказался?
– Зак превосходно ладит с людьми, – сказал Графф. – Когда хочет.
Динк не поверил.
– Зак может справиться даже со страдающими манией величия психопатами, не позволив им причинить вред другим. Он прирожденный миротворец в человеческом сообществе, Динк. Это лучший его дар.
– Фуфло все это, – возразил Динк. – Все его сразу же возненавидели.
– Потому что он сам так захотел. И сейчас он добивается в точности того, чего хочет. Включая и наш с тобой разговор. В точности так, как он хотел.
– Сомневаюсь, – заметил Динк.
– Потому что ты не знаешь того, что я мог бы тебе рассказать.
– Так расскажите.
– Нет, – ответил Графф. – Благоразумие победило, и я ничего не стану говорить.
Динк проигнорировал попытку нагнать таинственность – Графф явно хотел, чтобы его стали упрашивать. Вместо этого Динк подумал о словах Граффа насчет способностей Зака. Неужели Зак его попросту каким-то образом использовал? Его и всех остальных?
– Но зачем? – спросил Динк. – Зачем ему преднамеренно от всех отгораживаться?
– Потому что никто не ненавидит его в достаточной степени, – ответил Графф. – Ему нужно, чтобы его возненавидели до предела. Настолько, чтобы мы сдались и отправили его домой.
– Думаю, вы слишком многое ставите ему в заслугу, – заметил Динк. – Вряд ли он знал, чем все закончится.
– Я не говорил, что он действует сознательно. Он просто хочет домой. Он считает, что обязательно должен вернуться.
– Почему?
– Этого я тебе сказать не могу.
– Опять-таки – почему?
– Потому что я не могу тебе доверять.
– Если я скажу, что никому не стану больше рассказывать, – значит не стану.
– Я знаю, что ты умеешь хранить тайну. Я просто сомневаюсь, что могу доверить тебе эту задачу.
– Какую задачу?
– Исцелить Зака Моргана.
– Я пытался, но он меня к себе даже не подпускает.
– Знаю, – кивнул Графф. – Так что мне придется рассказать то, что тебе хочется узнать, кому-то другому. Тому, кто тоже умеет хранить тайну и кто действительно может ему помочь.