– И ты сможешь убрать яд из моей крови? – на этот раз Марика схватила ее за руку.
– Я – нет, – было горько ее разочаровывать. – Но я слышала, что это возможно. Твое тело особенное – оно приспособилось к яду. Будь ты просто отравлена, непременно бы умерла. Но яд врос в твой организм. Надо удалить его оттуда. Правда очищение смертельно опасно. Подумай, стоит ли риск того.
– Конечно, стоит, – без колебаний кивнула Марика. – Но у кого просить помощи?
– Сильные маги знают, как это сделать.
– Спасибо, – Марика обняла Эль. – Ты не представляешь, как много это для меня значит. Ты подарила мне надежду. Ценнее дара не существует.
Эль улыбнулась. В кои-то веки она что-то сделала для другого. Жизнь паразита порядком надоела.
Едва забрезжил настоящий рассвет, Дарквинн скомандовал выдвигаться в порт. У Эль все внутри перевернулось. Она даже в провинцию ни разу не ездила. О том, чтобы побывать на материке и не мечтала. Теперь ей предстояло покинуть родину. Возможно, навсегда. Грусть боролась с предвкушением.
После того как дворец, а вместе с ним повелитель, был уничтожен, блокаду с порта сняли. В городе творилось что-то невообразимое. Безвластие обернулось хаосом. Жандармы бросили посты, остатки жрецов заперлись в храме, аристократы бежали из столицы, доставшейся на растерзание толпе.
Благодаря должности Дарквинна они нашли корабль в Эльфантину. Капитан согласился их взять, а Дарк расплатился из своего кармана за всех. Не прошло и часа, как корабль отплыл. В эту сложную пору для Иллари капитаны спешили убраться с островов. Охваченные пожаром восстания они стали опасны.
Эль с палубы следила за тем, как отдаляется родная земля. Порт все уменьшался и уменьшался, пока окончательно не растворился в тумане. Расставаться с домом больнее, чем она думала. Но эта боль одновременно приносила облегчение. Эль, наконец, заплакала.
Она словно вырывала из сердца ростки прошлой жизни. Грязный, кровавый процесс, зато на их место можно посадить что-то новое – чистое и прекрасное, не в пример былому. Жаль, только растить это новое предстоит в одиночестве.
Глава 28
Двери камер в распределителе открывались дважды в день: утром и вечером, когда жандармы раздавали еду. Мало того, что обеда не было, так еще кормили бурдой. Самый зверский аппетит пропадал при одном ее запахе.
Рейн проснулся рано. Задолго до завтрака. Сегодня был особый день – день его казни. На закате его выведут на площадь к котлу кипящей смолы и утопят в нем, но прежде он вдоволь покричит, услаждая слух вольных своей болью. По крайней мере, так предполагали вольные, но у Рейна на этот день были другие планы.
Оружия в камере сделать не из чего. Если только соломой жандармов закидать или содержимым выгребной ямы. Первый вариант бесполезен, второй унизителен, и Рейн отмел оба. У него есть лишь кулаки и эффект неожиданности.
Давненько никто не пытался сбежать из распределителя. Самые безрассудные и те ждали, пока отправят на работы. Потому как знали: распределитель охраняют едва ли не тщательнее дворца.
Но у других беглецов было то, чего Рейну отчаянно недоставало – время. Счет шел на минуты, и отсчитывались они от жизни Эльмидалы. Днем, еще до того как казнят Рейна, состоится ритуал освобождения. Ради спасения Эль он был готов рискнуть.
Перед появлением жандармов завоняло кислыми щами. Выгребная яма пахнет приятней, чем местный завтрак. По лязгу решеток Рейн следил за приближением жандармов. Они никогда не открывали две камеры одновременно из соображений безопасности, так что рассчитывать на помощь не приходилось.
Скрипнув, закрылась решетка соседней камеры. Рейн, сжав кулаки, попятился. По правилам нельзя приближаться к решетке, пока та открыта, но плевать он хотел на правила, по которым людей держат в загонах, как скот, а девушек убивают в восемнадцать лет.
Кровь бежала по венам быстрее обычного. Мышцы напряглись, готовые к схватке. Когда щелкнул, открываясь, замок, и жандарм потянул решетку на себя, Рейн сорвался с места. Снарядом, выпущенным из метательного орудия, он врезался в решетку. От толчка та распахнулась, сбив жандарма с ног. Содержимое тарелки плеснуло ему в лицо, ослепив.
Пнув лежащего под дых, чтобы уже не встал, Рейн сцепился с его напарником. Уклонился от удара в голову, кулаком заехал жандарму в живот. Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух.
Рабы поддерживали Рейна улюлюканьем и стуком жестяных тарелок по прутьям. Приятно, что за него болеют, но шум привлек ненужное внимание – коридор огласил топот ног.
На этот раз жандармов было трое. Одного вырубил, метнув ему в голову тарелку. Еще двое подходить не спешили. Теснили Рейна к камере, словно хищники, загоняющие жертву. Тогда он бросился на них сам. Пропустил пару ударов в корпус, нанес в ответ свои. Он мог победить, если бы не поскользнулся на разлитой баланде.
Миг падения длился вечность. Летя спиной назад, Рейн успел подумать, как глупо все получилось. Какой из него спаситель. Он о себе позаботиться не в состоянии. Правы те, кто говорят, что из распределителя не сбежать. Он мог попытаться еще раз, когда поведут на казнь. Но какой в этом толк? К этому времени Эльмидала будет мертва, а без нее борьба теряла смысл.
Удар о пол пришелся на копчик и затылок. Боль озарила тело вспышкой фейерверка. Жандармы накинулись на Рейна, пинали и давили, пыхтя точно боровы.
– Стой, – проявил один благоразумие. – Этак мы его убьем. Кого казнить будем?
– И то верно, – хмыкнул второй. – Огонь под чаном уже развели. К вечеру смола закипит.
Они подхватили Рейна под руки и уволокли в камеру, где бросили без завтрака. Там он долгое время валялся без сознания, а когда пришел в себя, тут же пожалел об этом. Тело ломило от побоев, но не физическая боль мучила Рейна. Куда сильнее была боль душевная. Сосед по камере сказал, что день клонится к закату. Эльмидала уже мертва. Будущее потеряло краски, а Рейн желание жить.
Время текло медленно, продлевая его пытку. Каждая минута в мире, где нет Эль, приносила страдания. Расслышав шаги в коридоре и решив, что пришли за ним, Рейн нашел силы подняться навстречу смерти. Скорей бы со всем покончить.
Он вцепился в решетку, жадно вглядываясь в приближающийся силуэт. Жандарм был один, что само по себе странно. Обычно они ходят парами. Но куда сильнее Рейн удивился, признав в фигуре женские черты. В жандармерии служили исключительно мужчины. Уборщики и те невольники мужского пола.
Возможно, это была вольная, выбирающая раба. Но почему одна? Кто ее пустил без сопровождения? Рейн бы игнорировал эту загадку, не направляйся женщина к его камере.
Когда до решетки осталось шагов пять, свет упал на лицо женщины, и Рейн узнал Арду. И без того немолодая служанка выглядела старухой. На лбу прибавилось морщин, а кожа вокруг глаз покраснела, как если бы женщина долго плакала. Наверняка так и было. Ведь недавно убили ее госпожу.
