– Помогите, – скулит стражница. – Вы… вы должны помочь мне.
– Что происходит?
– Он… он зверь! – произносит она, тщательно выговаривая слова. – Чудовище! Пожалуйста, вы должны помочь мне!
– Открой камеру, и я помогу!
Стражница пытается отцепить кольцо с ключами от ремня, но из-за шока у нее получается из рук вон плохо.
– Быстрее же, ну, быстрее! – торопит Мулагеш.
В дверь с той стороны врезается что-то огромное, раздается жуткий грохот. Стражница замирает от ужаса. Следует еще один мощный удар, створка снова сотрясается. Потом в нее бьют еще и еще раз.
Стекло в окошке двери дрожит. Раздается скрежет – это мало-помалу поддается полузадвинутый засов.
– О нет, – шепчет стражница.
Еще один удар – и дверь распахивается. Мулагеш не успевает понять, кто и что вошло внутрь, как стражница начинает пронзительно кричать – не от ужаса, а от боли. Мулагеш смотрит на девушку: из левого бока ее торчит незнамо откуда взявшийся нож. Нож огромный, широкий и черный, и он очень знаком Мулагеш.
Сигруд йе Харквальдссон входит в дверь, тяжело дыша то ли от усталости, то ли от гнева. Он с головы до ног покрыт кровью, на лице и груди – запекшиеся потеки того, что брызгало из тел и голов. Лицо у него все в синяках, а на левой руке – порез, но в целом понятно, что Сигруд вышел безоговорочным победителем из всех схваток.
– Сигруд, что ты делаешь? – орет Мулагеш. И тут она понимает, кого он бил и убивал за дверью, – и ее гнев тысячекратно усиливается. – Ублюдок. Что ты натворил!
Не обращая на нее никакого внимания, Сигруд подходит к стражнице, которая слабо копошится на полу, пытаясь отползти. Он хватает ее за волосы и за пояс и поднимает в воздух, и тут Мулагеш замечает, что у него носом обильно идет кровь.
Вот оно что – это ярость берсерка. Сигруд сошел с ума.
И хотя Турин понятия не имеет, что могло довести его до такого состояния, ясно одно: Сигруд сейчас – самый опасный человек в форте Тинадеши.
В ужасе она смотрит на то, как Сигруд бьет головой стражницы по прутьям решетки, бьет с такой силой, что кожа на лбу девушки лопается, как переполненная сумка. Она больше не кричит, глаза ее пусты – видно, потеряла сознание. Или… или.
– Прекрати! – кричит Мулагеш. – Прекрати!
Но он и не думает прекращать. Он со всей силы прикладывает голову стражницы о решетку, выбрасывая вперед руку, бьет еще и еще, и с каждым ударом ее лицо все больше деформируется – между виском и щекой появляется все более расширяющаяся трещина. Из правого глаза девушки течет кровь, а Сигруд тошнотворно мерно ударяет ее головой о решетку.
– Говнюк! – орет Мулагеш. – Тупой ублюдок!
Голова девушки полностью обезображена, и Сигруд откидывает ее в сторону и как дикий зверь бросается на решетку. Мулагеш едва успевает отскочить и ускользнуть от его пальцев, метивших вцепиться ей в горло. Он в ярости кричит, пытаясь дотянуться до нее, колотя руками и ногами по решетке. Затем, рыча, отступает, вцепляется в прутья и со всей силой тянет их на себя.
Выдрать решетку камеры – это слишком даже для него. Так должно быть – но Мулагеш знает: форт Тинадеши построен слишком давно, и, подобно засову на двери, не все в нем соответствует современным инженерным стандартам. И тут – точно, так и есть, – решетка начинает скрипеть и стонать, в воздух вырываются облачка пыли, словно сам камень начинает подаваться этой бешеной ярости.
Сигруд, рыча и ворча, упирается пятками в пол и дергает снова. Дверные петли жалобно стонут.
Если он прорвется в камеру, то раздерет Турин на части. У Мулагеш большой опыт ближнего боя в ограниченном пространстве, но она видела, как Сигруд лично убил полдюжины людей в одном из сражений, к тому же у него преимущество в возрасте, весе и силе. Тело стражницы так и лежит на полу, из него торчит нож, про который Сигруд, к счастью, забыл. Но до ножа не дотянуться.
– Сигруд! – выкрикивает она. И подступает ближе. – Давай, очнись ты уже…
Его рука змеей проскальзывает за решетку и вцепляется в протез. Он дергает его на себя, и крепления начинают поддаваться.
– Мать твою, сделай же это! – орет она на него. – Давай, убей меня, если кишка не тонка!
Он выдирает протез, и от этого они оба падают навзничь. Сигруд вскакивает с искаженным яростью лицом, он сжимает в кулаке стальную руку, словно собирается раздавить ее в пыль, костяшки пальцев у него побелели, а пальцы хищно шевелятся.
Но протез не поддается. Сталь не сминается.
Сигруд замирает. Смаргивает, медленно переводит взгляд на металлическую руку и смотрит так, словно не совсем понимает, что это. Тогда он начинает часто моргать, лицо его дрожит, и он берет протез в руки и начинает его укачивать, как младенца.
– Нет, – шепчет он. – Нет, нет, нет…
– Да что, демон побери, с тобой такое! – рычит Мулагеш. – Тебе повезло, что тебя не пристрелили, ты, злобный ублюдок! И правильно бы сделали! Ты убивал сайпурских солдат!
– Ее больше нет, – шепчет он – только непонятно кому, возможно, протезу. – Она… ее… ее больше нет.
– Да уж, мать твою за ногу, это ты правильно заметил, – злится Мулагеш. – Ну что, доволен? Она была сайпурским солдатом, сайпурским солдатом! Она тут была ни при чем, просто стояла в коридоре, а ты, мать твою, зверски убил ее! Ты хоть понимаешь, что это значит? Ты меня из тюрьмы хотел вытащить? Так вот – херовато у тебя получается!
– Я думал… я думал, это все мне приснилось, – говорит он. Он поднимает взгляд на Мулагеш, и его единственный глаз вспыхивает на залитом кровью лице. – А… а Сигню? Это ведь не сон был, правда? Она… она…
– О чем ты говоришь, не понимаю?
– Мне… мне приснилось, что я нашел ее здесь, мертвую, она лежала на столе, – шепчет он. – Ей выстрелили в спину. Мне приснилось, что они убили ее в лесу рядом с домом Смолиск.
Ощущение такое, что она проглотила комок льда. Ведь оно, вот то, что он описывает, оно вполне могло случиться…
– Подожди. Ты хочешь сказать… сказать… что она – умерла? Сигню умерла?
– Я думал, мне это приснилось. – В голосе его слышится какое-то жалобное поскуливание. – Но я… нет, это был не сон. Она умерла, да? Моя дочь умерла. Я только что вернул ее себе, а они ее взяли и убили.
Тут лицо его перекашивается, и, к ее безмерному удивлению, Сигруд йе Харквальдссон начинает плакать.
Мулагеш опускается на колени перед дверью. Она еще не простила его за то, что он натворил, но, по крайней мере, теперь понятно, что привело его в такое исступление.
– Бисвал приказал убить Сигню?
– Я не знаю, – говорит он сквозь слезы. – Я не знаю. Но она мертва. Лежит там, у них, на столе. Они украли ее тело и спрятали от меня.
– Прости… прости, Сигруд, – говорит Мулагеш. – Мне очень, очень жаль. Я… я бы ни за что не стала просить ее пойти со мной, если бы…
