Он перебирает варианты, и… сердце тяжело ухает вниз. Нет у него никаких вариантов.
Тут один из техников сообщает:
– А кто, демон побери, стоит на западных утесах?
Капитан Сакти мгновенно разворачивается и хмурится. Он наводит трубу на утесы и видит две фигуры, строго к северо-западу от них. Они стоят на самой вершине скалы. Он не может разглядеть, кто это, но у одного из тех людей рука как-то странно блестит – впечатление, будто она сделана из металла.
У него падает челюсть.
– Генерал Мулагеш?
* * *
Мулагеш прислушивается к мечу.
Тот показывает ей, одно за другим, ощущения, понятия, линии развития событий, чувства, о которых она раньше и не подозревала, ведь эти аспекты существования скрыты от смертного разума.
Мир вокруг нее дрожит и беспрестанно меняется: вот она снова в Городе Клинков, а вот она опять стоит на холодной и мокрой вершине горы на берегу Солды, а вот мир еще раз смигивает, и она обнаруживает себя на дне массового захоронения, она стоит и смотрит, как через край переваливаются нескончаемым потоком кости, бесчисленные кости тех, кто погиб в бесконечных войнах.
Да, погибших во всех войнах, в которые когда-либо вступало человечество. Война, оказывается, это не когда одни побеждают других, и не сражения отдельных армий и народов, а единый чудовищный акт самоуничтожения, словно человечество взрезало себе живот, чтобы выпустить кишки на колени.
Меч говорит ей: «Ты – это они? Они – это ты?»
И показывает ей картинку: одинокий силуэт на вершине холма, под которым горит предместье.
Она знает, неким несловесным и мгновенным знанием, что та, кто стоит на вершине холма, не нанесла каждый удар в войне, за которой теперь наблюдает, но каким-то образом ответственна за это все: каждая битва этой войны – ее рук дело. Эта личность, сущность, ответственна за каждый крик боли и каждую каплю крови. А в руке у нее…
Меч. И не просто меч, а тот самый меч: в этом клинке – духи каждого меча и всякого, сколько ни есть, оружия, каждой пули и каждого арбалетного болта, каждой стрелы и каждого кинжала. Когда впервые человек поднял камень и обрушил его на своего сородича, меч уже был и ждал своего рождения, ибо он – не оружие, но дух оружия и всякой боли и жестокости, что не кончаются, ибо длятся вечно.
Меч спрашивает у нее: «Я принадлежу тебе?»
Пушки бьют по-прежнему. Панду лежит бледный и холодный, прямо как Сигню Харквальдссон, а до этого – Санхар и Банса.
Вореск, Моатар, Утуск, Тамбовохар, Сараштов, Шовейн, Джермир и Каузир.
Плача, она обращает разум к мечу и говорит:
– Да. Принадлежишь.
И сразу же появляется и вспыхивает клинок – он так долго ждал и теперь с жадностью принимает ее. И мир вокруг начинает меняться.
* * *
Сигруд хмуро смотрит на Мулагеш, которая как зачарованная таращится на черную рукоять меча. Он начинает было:
– Что ты делаешь?..
Но тут что-то… меняется.
Он что, сошел с ума? Или теперь у рукояти есть клинок? Бледный, слабо светящийся, как огонь свечи у самого фитилька?
И тут раздается взрыв, словно в берег ударил снаряд. Сигруд опрокидывается на спину, сломанная рука отзывается дикой болью. Над ним пролетает волна холодного воздуха. Он садится, моргая, и ищет глазами Мулагеш – наверняка она уже мертва.
Но нет, она не мертва. Сигруд смотрит, как она отрывает протез от руки и идет к самому краю скалы. И походка у нее интересная – она вышагивает, как человек, который решил вступить в бой, причем немедленно. Странный клинок посверкивает у нее в руке, заливая камни грязно-желтым светом.
Она идет, и тут Сигруд видит что-то за ней. Или над ней, словно она – это рисунок в книжке, а кто-то положил на него лист вощеной бумаги с наброском, и оба рисунка раздельны, но видимы одновременно.
Над Турин вырастает огромная, высокая фигура в поблескивающей темным кольчуге.
Мулагеш останавливается на краю утеса, высящегося над тысячами и тысячами кораблей, смотрит на призрачный флот, поднимает меч и начинает говорить.
* * *
Она их теперь чувствует, всех их чувствует: ее дети, ее последователи, те, кого она создала, и те, кто в свой черед создал ее. Она чувствует их на бесчисленном множестве кораблей – блестящие, твердые алмазы битвы. Но они не такие, какими были раньше, – теперь они лишь тени себя прежних, слабое подобие сильных душ. Они потеряли себя, когда город обрушился из-за страшного катаклизма, что поставил их народ на колени. Но они все равно ее дети. Они делают то, что она пообещала. И даже теперь они ищут ее.
Она взывает к ним:
– Дети битвы!
Пушки с грохотом бьют со стен. Корабли горят, люди кричат. Они не слышат ее за шумом сражения.
И снова:
– Дети битвы!
Плеск весел. Завывания ветра. Визг снарядов. Они все равно не слышат ее.
Она делает большой вдох, и холодный дымный воздух заполняет каждый дюйм ее легких. И она кричит на пределе голоса:
– Дети битвы! Дети Вуртьи!
Призыв раскатывается эхом – над морями, через огонь, через дым, над темными волнами, и наконец – наконец – достигает слуха воинов на одном из кораблей.
Они перестают грести. Они оборачиваются в сторону утесов.
Гигантская армия у ее ног истекает тоненьким ручейком единственной мысли:
«Матерь наша?»
И они обращаются к ней, исследуя ее. Они изучают ее мысли, ее душу и медленно-медленно-медленно уверяются в том, что она – такова, какой они хотят ее видеть. И по мере того, как они уверяются в ней, она начинает расти.
Земля проваливается у нее под ногами. Она чувствует вес кольчуги на плечах. На ногах у нее железные сапоги, а шея стонет под весом шлема. И она смотрит на мир из-под холодного стального лица.
Ее лица.
* * *
Глава службы безопасности ЮДК Лем, измученный и бледный, смотрит, как бесконечные вереницы жителей и служащих ЮДК взбираются по горным тропам. Гавань под утесами уже вся залита нездешним призрачным светом, который источают боевые корабли. Скоро они будут здесь. Впрочем, где же можно укрыться от армады, несущей по волнам армию таких чудовищ?
И тут кто-то в ужасе вскрикивает:
– Смотрите! Смотрите!
Они оборачиваются на запад, чуть западнее, чем форт Тинадеши, и видят, как на фоне ночного неба вырастает огромная темная фигура. Снизу ее подсвечивает сияние кораблей и пляшущее над подбитыми ладьями пламя. Но даже в этом неверном свете различимы бесстрастное, безжалостное металлическое лицо с темными провалами глаз и огромный, устрашающих размеров меч в ее единственной руке.
