– Пытаюсь. Но пусть их татуировки и дикие крики не обманывают вас, генерал. Некоторые здесь присутствующие очень умны и уже унюхали запах денег. Наиболее сильные вожди представляют себе гавань и прибыли как большой пирог, и они не хотят пускать никого к раздаче. Вот почему я здесь.
И тут у Мулагеш что-то щелкает и переключается в голове:
– Так вот почему ваша штаб-квартира выглядит отнюдь не как временное сооружение?
– Прошу прощения?
– Вы говорите, что построите порт за два года. С чего бы вам возводить такое сооружение, если вы не хотите остаться здесь надолго.
– И как вы себе это представляете?
– Вы тоже хотите получить кусок пирога, – говорит Мулагеш. – Гавань – это краткосрочный проект. Но если вы займетесь поставкой грузов вверх по Солде – о, тут вас ждут миллионные прибыли!
Сигню безмятежно улыбается:
– Хм… Вы очень умны, генерал. И хотя некоторые из этих проклятых вождей пытаются выдоить нас сейчас, угрожая передать часть прав на поставку грузов другим компаниям… Но они забывают, кто будет контролировать устье.
– Мне вот интересно, главный инженер Харквальдссон, – говорит Мулагеш, – вы даже когда писаете, интригуете и вешаете лапшу на уши?
– Я также играю роль посла тех, кто расчищает гавань.
И она наклоняется вперед, прислушиваясь.
– Кстати, о гавани…
– …эти убийства совершили не наши соплеменники, – орет внизу тоненькая женщина. – И люди не приложили к этому руку! Ни один вуртьястанец не способен на такое, уверяю вас! Это проклятие, божественное наказание за святотатство, за то, что делают с наследием наших предков!
– Я так понимаю, миссис Балакилья, – говорит Бисвал, – вы имеете в виду гавань?
– Дрейлинги со своими огромными машинами скребут самые кости нашей древней культуры! – кричит женщина. – Они пробудили силы, которые до этого спали! Божественное оскорблений не спускает, и мы заплатим за это великую цену!
Бисвал кивает:
– Благодарю, что высказали свое мнение, миссис Балакилья. Однако я вижу, что на балконе стоит главный инженер Харквальдссон, возможно, она прокомментирует ваше выступление.
Все головы поворачиваются к Мулагеш и к Сигню. Генерал привыкла быть в центре злого внимания толпы, но даже она поеживается от стольких гневных взглядов. Но вот группа племенных вождей, все со светло-желтыми татуировками на шеях, поднимается и уважительно, так, словно честь отдают, приветствует их.
Возможно, они приветствуют так именно Сигню, которая стоит у перил балкона и громко и четко отвечает:
– Я засвидетельствовала перед этим собранием – а некоторым даже и показала, – что ЮДК перевозит со дна Солды в море лишь заиленный камень. Мы предприняли все усилия, чтобы удостовериться: в бухте нет никаких архитектурных сооружений. Мы вычерпываем лишь песок, наносы ила и мусор – более ничего. Если мы обнаружим какой-то артефакт или другую имеющую культурную ценность вещь, мы незамедлительно уведомим об этом собрание.
– Это ложь! – кричит тоненькая женщина, как ее, Балакилья.
Собрание тут же взрывается воплями.
– Уверяю вас, – спокойно говорит Сигню, – это не ложь.
А вот теперь слышно, как кто-то громко орет:
– А это еще кто там сидит?
Все замолкают, хмурятся и оглядываются, чтобы посмотреть, кто кричал. Это оказывается кривоногий мужчина с растрепанной бородой. Он вспрыгивает на скамью и тычет пальцем в Мулагеш:
– А это еще кто рядом с вами? С деревянной рукой?
– Вот дерьмо, – бормочет Мулагеш, глубже откидываясь в кресле.
Тут кто-то еще кричит:
– Разве это не та офицер, что была в Мирграде, когда убили Колкана?
Балакилья с победным выражением орет:
– Видите? Видите? С чего Сайпуру присылать сюда помощницу убийцы бога? Они боятся возмездия! Зачем она здесь? Да затем, чтобы защитить их от мести Вуртьи!
– Я… пожалуй, пойду, – говорит Мулагеш, вставая. – Похоже, мое присутствие здесь вредит делу.
– Уйдете, – не соглашается Сигню, – и у них возникнет еще больше вопросов.
– Она уходит, ибо я сказала истинную правду! – орет Балакилья и быстро шагает в центр зала. – Она боится правды и потому бежит от нее!
– Вот видите? – говорит Сигню.
– Генерал Мулагеш. – Бисвал поднимает на нее взгляд. – Возможно, вы сумеете в двух словах опи…
– Она здесь, чтобы расправиться с тем, что осталось от нашей культуры! – орет Балакилья.
– Она здесь, чтобы заставить нас склониться перед сайпурскими надсмотрщиками! – выкрикивает кто-то еще.
– Ох, ради любви к… – Мулагеш подходит к перилам балкона. – Вы хотите знать, почему я здесь? Здесь, а не где-нибудь еще?
– А вот и скажи нам! – кричит снизу какой-то мужчина. – Расскажи!
– Отлично, – рычит Мулагеш. – Я тут отпуск провожу, тупые вы сукины дети!
В галереях повисает гулкое молчание. Мулагеш разворачивается и уходит. Уже на пороге ее настигает чей-то тихий голос:
– Она сказала – в отпуске?
* * *
Мулагеш мрачно сидит в коридоре и ждет, когда окончится собрание. Галереи производят на нее странное впечатление: она чувствует себя внутри выбросившегося на берег кита, над головой у нее белые ребра крыши и хребет, увитый цветочным орнаментом. Громогласные выкрики, доносящиеся из зала, становятся рокотом волн, и потому ей кажется, что она действительно попала в брюхо какому-то подводному левиафану.
От скуки она начинает прохаживаться вдоль стен Галереи и посматривать, что тут выставлено. Очень похоже на какой-то музей. Она идет дальше по коридору, безразлично переводя взгляд с одного экспоната на другой. И сразу же понимает: это не просто предметы искусства.
Первый экспонат – большой округлый стоячий камень. Согласно аннотации, он был изрезан святым Жургутом, когда тот находился в состоянии экстаза. Камень словно пилой обработали, точнее, его рубили и рубили. Много раз подряд. Но он все равно не треснул.
Далее в аннотации говорится:
«Взяв в руки скованный Вуртьей меч, святой Жургут впал в экстаз, вошел в состояние совершенной битвы, и этот камень первый познал силу его клинка. Вуртьястанские клинки имели много применений, кроме собственно боевых действий: в летописях сказано, что древние вуртьястанские мечи могли разговаривать между собой, служа проводниками для мыслей и слов. Практически каждый житель древнего полиса обладал таким мечом, и многие записи свидетельствуют, что человек и оружие становились нераздельны. К несчастью, ни один вуртьястанский меч не дошел до наших дней».
– Тоже мне трагедия, – бурчит Мулагеш.
Однако это еще ничего, а вот при виде следующего экспоната ее охватывает смутная тревога.
