– Сэр?
Оскарссон смотрит прямо перед собой с открытым ртом. Глаза у него пустые.
– Оскарссон? Сэр? С вами все в порядке?
Тот не отвечает. В горле у него что-то щелкает.
– Может, позвать врача, сэр?
И тут Бьорка продирает дрожь – не от страха, нет, но потому, что становится жутко, жутко холодно, словно ледяной ветер дунул и змеей забрался к нему в рукава. Он смотрит на меч и… нет, не может быть.
Всего несколько мгновений назад в клинке отражалось лицо Оскарссона – обычное лицо молодого человека с нагловатым взглядом. А теперь… то, что отражается в клинке… это вообще не человек!
Там маска, возможно из металла, с грубо намеченными скелетообразными чертами, прорези для глаз маленькие и широко расставленные, нос едва намечен. Из-за маски вздымаются жуткие рога и клыки, словно некая чудовищная грива волос…
Бьорк смотрит Оскарссону в лицо. Это все то же лицо, только с потухшим, безжизненным взглядом. А в клинке – в клинке-то чудище отражается!
В глазах Оскарссона гаснут последние искры разума. Изо рта вырывается шипение. А потом оно набирает голос, звук становится низким, жужжащим, словно это бесконечную мантру читают и читают. Стонущий, низкий звук, не громкий, но всепроникающий, ввинчивающийся Бьорку в уши, резонирующий с телом, с руками, ногами, костями, с каждым булыжником волнолома, бесконечный стон, который не может, не может вырываться из человеческих легких…
– Сэр, – говорит Бьорк. – Что с вами? Что с вами?
Оскарссон поднимает лицо к небу. Из глаз, носа и рта вылетают фонтаны крови, кровь течет по лицу, по телу, Бьорк в ужасе видит, что кровь оплетает плечи Оскарссона, застывая и чернея, нет, переливаясь странными цветами жуткой радуги, твердея на глазах, словно чудовищный поток ее обладает собственным разумом и затягивает Оскарссона в свой кокон, преображая его во… что-то.
Бьорк вскрикивает от ужаса. Возможно, инстинктивно – а может, и нет, слишком он от этого Оскарссона натерпелся – он бросается вперед и пихает Оскарссона в грудь, тот падает навзничь, через волнолом, прямо в темные воды моря, все еще удерживая в руке невероятно тяжелый меч.
Раздается тихий всплеск. Бьорк смотрит на руки – они все в темной крови. И тогда, крича на пределе возможностей легких, он бежит к ближайшему посту охраны.
* * *
— Секундочку, – говорит Мулагеш.
– Да, – рассерженно повторяет Сигруд, – секундочку.
Сигню поднимает ладони – так учительница просит внимания в шумном классе.
– Я уже слышала все ваши возражения. Ты, – говорит она Мулагеш, – не хочешь, чтобы я ехала, потому что ты мне не доверяешь. Тем не менее я лучше всех знаю побережье – просто потому, что бо́льшую часть жизни провела, изучая карты. И я уже там побывала. А ты, – обращается она к Сигруду, – не хочешь, чтобы я ехала, потому что считаешь: там опасно. И хочешь сделать все сам, потому что ты часто бывал в разных переделках, а самое главное, тебя хлебом не корми, дай поучаствовать в какой-нибудь дерзкой афере, лишь бы не сидеть здесь, вдохновляя тысячу дрейлингов трудиться день и ночь, дабы удержать на плаву экономику нашей страны. Так или иначе, я вижу, что люди воодушевились с твоим приездом, и я не допущу, чтобы они охладели к работе. Твое место – здесь, рядом с теми, кто трудится на благо нашей родины. По большому счету, – тут она скрипит зубами, выдавливая слова из какой-то гадкой части своей души, – твое присутствие важнее моего.
– А разве не ты курируешь все работы в гавани? – удивляется Мулагеш.
– В какой-то мере, да, – отвечает Сигню. – Но мы уже справились с главными препятствиями, а для остального у меня есть давно подготовленные планы. Я могу себе позволить отсутствовать пару дней – или меньше.
Сигруд качает головой:
– Мне это не нравится. Мне твой план не по душе, совсем.
Сигню закатывает глаза:
– Ты позабыл, наверное, но я жила не в самой цивилизованной части Вуртьястана. Я там выросла.
– И я не хочу, чтобы ты туда возвращалась!
– Если генерал права – а я, пусть и с трудом, готова допустить, что она, по крайней мере, верит в истинность того, что рассказала, – то все, ради чего я трудилась, сейчас в опасности, – увещевает его Сигню. – То, над чем я работала всю жизнь, может пойти прахом!
– Всю жизнь? – сердится Сигруд. – Ты думаешь, что каких-то пять лет – это вся твоя жизнь? Да это смехотворный срок, пять лет! Моргнуть не успеешь, а они прошли!
– Для меня это пять лет, – говорит Сигню, – а для страны – это миллиарды дрекелей, все наши прибыли за ближайшие десять лет! И все это сейчас висит на волоске!
– Вот! Тебя только деньги и интересуют! И давно ты стала такой?
– Деньги? – разъяряется Сигню. – Ты реально думаешь, что я тут ради денег? Нет, папочка, нет! Я хочу, чтобы таким, как вы, больше нечего здесь было делать!
Сигруд и Мулагеш переглядываются.
– В смысле? – удивляется Мулагеш.
– Такие, как вы, – заявляет Сигню, – такие, как вы, считают, что судьбы мира решаются в крепостях, за высокими стенами и рядами колючей проволоки! Так вот, это не так! Теперь судьбы мира решаются в бухгалтерии! Мы не желаем слушать топот сапог – мы хотим слышать стрекот пишущих машинок! Щелканье калькуляторов, подсчитывающих наши прибыли и дивиденды! Вот это – это поступь цивилизации: мы внедряем изобретения, которые меняют мир! Да какое там меняют, они диктуют миру свои условия, и мир им покоряется! Достаточно одного толчка – и все пойдет по накатанной, набирая скорость! Тинадеши прекрасно понимала это, она хотела изменить судьбы мира. И сейчас мы обязаны продолжить ее работу!
Сигруд качает головой:
– Я… я в тебе не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что ты поступаешь правильно. Я тобой горжусь, Сигню.
– Тогда в чем дело?
– Я просто… я просто хочу, чтобы ты поняла: в жизни есть много чего, кроме работы. Кроме этих самых великих дел и великих планов…
Сигню медленно гасит сигарету в пепельнице.
– Ты неправильно меня понял.
– Я так не думаю.
– Ты вообще меня не знаешь. А мог бы узнать поближе. Если бы захотел.
– Если бы я только мог обрушить стены тюрьмы, я бы…
– Я знаю, что ты почти десять лет провел на Континенте! – кричит Сигню. – Я знаю, что тебя давно освободили, а ты… ты как привязанный бегал за Комайд, делал за нее всю грязную работу! Так что не надо! Ты мог в любой момент вернуться домой, мог, если бы только захотел! Ты мог бы приехать к нам в любой момент, но ты – ты не захотел. Ты просто бросил нас в этом… этом аду!
– Я не хотел, чтобы с вами что-нибудь случилось! А оно могло случиться из-за моей работы! Я… я слишком многое повидал в тюрьме… И я… я натворил дел, они натворили дел… Одним словом, вам без меня было лучше, чем со мной.
