Меч вибрирует и гудит, и в его песне слышен голос – голос, обращенный не к слуху и не к разуму, а к самой сердцевине души, голос, вещающий в торжествующем кличе: смерть и война! Последняя битва, последняя битва!
И тут Мулагеш понимает, что за существо стоит на пристани. Понимает, что – или, точнее, кто – шагает по этой земле.
– Тудыть твою в качель, – ахает Мулагеш. – Я, конечно, могу ошибаться… но это, мать его, святой Жургут!
* * *
— Кто? – переспрашивает Сигруд.
– Этого не может быть! – вскрикивает Сигню. – Как это вообще мог…
Она не успевает договорить: святой Жургут оглядывается, поднимает меч и снова подбрасывает его в воздух. Все тут же падают на землю, несколько футов стали со свистом вспарывают воздух над людьми и вонзаются в грузовики – меч пробивает насквозь одну машину и взрезает другую. Грузовик медленно кренится и распадается на части.
Люди смотрят, как меч несется над ними с низким гудящим звуком – как раз таким, как описывал Бьорк. Меч возвращается в руку святого, который разворачивается и спокойно начинает подниматься к ним.
Мулагеш делает глубокий вдох и орет:
– Огонь!
Она им не командир, но дрейлингская охрана мгновенно подчиняется – люди выстраиваются вдоль волнолома и стреляют в Жургута. Знакомый до жути звук – бесчисленное множество пуль ударяется о божественный доспех и бессильно падает на землю. Этот звук преследует Мулагеш во сне – эхом Мирградской битвы; и хотя в руках у дрейлингов современные винташи, они не могут пробить доспех. Святой Жургут на мгновение останавливается, словно для того, чтобы познакомиться с новым для себя явлением: закрытое маской лицо поворачивается – чудище наблюдает за искрами, которые высекают пули, бьющиеся о его грудь и руки. Затем он пригибается и прыгает.
Мулагеш снова слышит низкое гудение. Это меч. Меч его тянет за собой. Это он поднял его в воздух.
Святой с лязгом приземляется, меч стонет и верещит. И снова Мулагеш различает в его голосе слова: «Я – воплощенная битва. Я – оружие в Ее руке».
Жургут взмахивает мечом, и один из охранников окутывается кровавым облаком – его рассекли от ключицы до паха. Мулагеш в ужасе наблюдает, как человек пытается понять, что с ним – болтающаяся голова склоняется к плечу, глаза широко открыты, – а потом распадается на две половинки и валится на землю. Святой атакует – точнее, атакует тянущий его за собой меч: клинок мелькает в воздухе, прорубаясь через заслон охранников. Шестеро сильных мужчин складываются и падают, словно марионетки, которых перестали дергать за ниточки.
– Мать твою за ногу! – орет Мулагеш. – Все в укрытие!
Сигруд и Сигню мчатся к лачуге рыбака на ближайшем холме, а Мулагеш, Лем и остальные бегут вниз по улице, прячутся за старую шиферную стену, отгораживающую какой-то пустырь, и тут же прицеливаются. Дула винташей следуют за металлической фигурой, шагающей по усыпанной битыми ракушками улице.
– Не стрелять! – кричит Мулагеш. – Не привлекайте его вни…
Слишком поздно: в воздухе раздаются хлопки выстрелов. Святой Жургут обращает свою жуткую личину к ним. Потом поднимает меч, раздается знакомое гудение, и…
Стена словно взрывается. На Мулагеш обрушивается дождь каменных осколков. Глаза заволакивает пыль. А потом все проваливается в чернильную темноту.
* * *
Кричат дети. Под ночным небом пляшет пламя. В небе яркая холодная луна, внизу ледяной, заползающий под одежду туман.
Она всегда знала, что сюда придется вернуться. Именно сюда, ведь здесь мы убивали особенно охотно…
Веки припухли, но она все равно все видит: маленький мальчик в лохмотьях идет мимо горящих домов и зовет маму.
Все правильно. Она умрет здесь. Она это заслужила. Заслужила.
– Генерал? Генерал?
Мулагеш пытается ответить. Но губы не слушаются, во рту – вкус крови.
– Г-где я?
– С вами все в порядке, генерал?
Она открывает глаза и видит над собой незнакомое лицо: молодой сайпурский офицер, похоже капитан, с туго повязанным тюрбаном и аккуратной ухоженной бородкой. Он похож на поэта – в больших темных глазах чувствуется какая-то мечтательность. Интересно, кто это? Возможно, один из ее давно забытых сослуживцев, погибших в очередной горячей точке.
– Я умерла? – хрипит она.
Капитан слабо улыбается:
– Нет, генерал. Вы не умерли. Я – капитан Сакти. Меня прислали из крепости.
За его спиной слышится грохот и шум обвала.
– Что происходит? – спрашивает Мулагеш.
– Главный инженер Харквальдссон прислала в крепость сообщение о возможной атаке… И, похоже, эта атака… мгм… имеет место быть.
Мулагеш медленно садится. Руки и бока тут же отзываются болью. Еще бы, ее хорошо поколотило дождем из каменюк: нос, уже не помнится в который раз, сломан, но в целом никаких увечий нет. Она находится в каком-то строении, явно временном. Наверное, здесь рассчитывали кого-то поселить, но не успели. У окон стоят четырнадцать сайпурских солдат с винташами наготове. Они явно испуганы. Рядом с ней – Лем, зам по безопасности Сигню, он просто сидит у двери, глядя в пространство. Лицо его – один сплошной синяк. Впрочем, она сама сейчас, судя по ощущениям, выглядит немногим лучше.
– Как долго я была без сознания?
– Боюсь, я не смогу ответить, мэм. Вас перенес сюда мистер Лем, и он же позвал нас. Мы пока не пытались вступить в бой с… э-э-э… врагом. С ним… мгм… достаточно трудно вступить в бой, как вы можете понять.
Он помогает ей дойти до двери. Капитан показывает, куда смотреть, но она и так все понимает.
Вуртьястан в осаде. Выглядит город так, словно его целый день обстреливали из крупного калибра. Пламя радостно танцует на бессчетных руинах и обгорелых остовах юрт и шатров. На глазах Мулагеш проваливается внутрь себя дом с шиферной крышей. Осколки катятся по склону, сыплются на дома внизу.
Она с первого взгляда понимает, кто все это учинил: святой Жургут стоит на углу высокого обветшавшего дома, раз за разом забрасывая свой меч в город. И каждый раз клинок возвращается, оставляя после себя руины и трупы. Воздух дрожит от песни меча, тот довольно гудит, а Мулагеш смотрит в ужасе, как клинок сравнивает с землей почти целый квартал меньше чем за полминуты.
Во имя всех морей! Такое впечатление, что в бухте встал на якорь дредноут и принялся расстреливать город из всех орудий!
А потом она различает голос, голос святого Жургута, который поет в унисон с мечом, подбрасывая клинок в воздух:
Я принес в жертву жизнь и разум,
Удар за ударом,
Прочь, мысли, прочь,
Я отдал руку сына,
Я – Ее оружие. Я – Ее клинок.
И я рассеку мечом этот мир.
Она смотрит, как меч разрубает одну из полуразбитых статуй на берегу Солды. Каменная фигура – судя по всему, она изображает человека, натягивающего лук, – вздрагивает, разламывается по линии пояса и обрушивается вниз по склону, снося на своем пути дома и здания, сминая их, как зубочистки…
