Сигню разворачивается к отцу, и в этот момент Мулагеш понимает, какие бы у них были отношения, сложись жизнь по-другому: Сигруд – высокий, гордый, суровый, стоит на причале, скрестив руки, а за его спиной в небе занимается рассвет. А перед ним – дочь, молодая и энергичная, умело балансирует на палубе качающейся на волнах яхты. Они обмениваются взглядами, и то, что они безмолвно сказали друг другу, – тайна для Мулагеш. Возможно, они говорят: ты справишься, ты молодец. И я горжусь тобой. А потом каждый понимает, что дела не ждут и пора вернуться к работе.
– Удачи в море, – говорит Сигруд.
– Удачи в работе, – эхом отвечает Сигню.
И с этими словами Сигруд наклоняется, отвязывает канат и забрасывает его на палубу. Сигню ловит его одной рукой, затем идет на корму и с одного раза запускает дизельный моторчик. Двигатель плюется и дымит, и она выводит яхту в открытое море.
На отца она не оглядывается. А когда Мулагеш смотрит на берег, Сигруд уходит с причала, тоже не оборачиваясь.
* * *
Два дня и две ночи они идут на юго-запад, и бо́льшую часть времени Мулагеш занимается тем, чтобы не путаться у Сигню под ногами. А еще она блюет.
Когда-то она посмеивалась над Шарой: мол, что ж у тебя такой слабый желудок. Теперь, проведя два дня на маленькой яхте в открытом море, она искренне раскаивается: крохотное суденышко вздрагивает от носа до кормы от каждого удара каждой волны, и снова и снова Турин боится, что вот теперь-то яхта опрокинется, а парус ее упадет в воды Северных морей, увлекая ее и Сигню в темную водяную могилу.
Естественно, ничего такого не происходит: Сигню – опытный и умелый моряк. Все время, пока они движутся, она бегает туда и сюда, чем-то занимаясь. Вот она несется по палубе мимо люка, чтобы поправить румпель, или гик, или оснастку, проверить, хорошо ли закреплен на палубе тот или иной предмет. Вся эта морская терминология – сплошная абракадабра, в которой Мулагеш ничего не смыслит. Сигню изредка бросает ей: «Осторожно, гиком зашибет» (это когда гик разворачивается над палубой, метя ей прямо в голову), или даже просто «подай-ка мне ту штуку».
В первую ночь Сигню говорит:
– Ну что, все пока идет как надо. Была бы я настоящим моряком, меня б научили, как держать вахту двадцать минут через двадцать, не прекращая наблюдать за морем. Но поскольку я не настоящий моряк, нам придется сменять друг друга.
– Так что мне делать?
– Сидеть в кубрике и громко орать, если увидишь какую-нибудь хрень.
– Как выглядит хрень?
– Как здоровенная скала, к примеру, – отзывается Сигню. – Или здоровенный корабль, если вдруг мы все-таки пересечемся с морскими путями – чего не должно быть, потому что я правильно проложила курс. В общем, что угодно.
В первую ночь Мулагеш не находит себе места от страха: одна, в темноте, под тихонько хлопающими парусами и сияющей в небе луной. Мир еще никогда не казался ей таким пустым. Наверное, радоваться надо, что погода стоит хорошая, но к Турин раз за разом приходит воспоминание: лицо Вуртьи встает из залитых лунным светом волн, и она поднимается, поднимается, и с ее огромного металлического тела потоками течет вода…
Потом она слышит щелчок замка на люке. Сигню молча подходит и садится рядом с Мулагеш. Некоторое время они просто сидят, не разговаривая.
– Вам бы поспать, шкипер, – говорит Мулагеш. – А то, не ровен час, упадете у руля в обморок.
– Да нет. Не упаду. Просто… просто мне не по себе из-за того, куда мы идем.
– Мне тоже. Ты знаешь хоть что-нибудь о том, что нас там поджидает? В самом Городе Клинков?
– Фольклор, – говорит Сигню. – И слухи. Рассказывали, что вуртьястанцы контактировали и, да, отправлялись в плавание к Городу Клинков. К этому неохотно, но прибегали в самые трудные моменты. Когда нужно было держать совет с предками.
– А что рассказывали вернувшиеся?
– Там вроде как есть кто-то типа привратника, – говорит Сигню. – Какая-то сущность… или что-то, что пропускает не всех, а только некоторых людей. Когда туда приходил кто-то неподходящий, его изгоняли.
– А подходящий, он какой?
– Великий воин. Кто-то, кто пролил много человеческой крови.
– Тогда у нас все в порядке, – мрачно отзывается Мулагеш. – А если… нет?
– Тут все зависело от того, как держался человек. Правда, часто случалось, что неподходящих гостей… убивали.
– Но не всегда?
Сигню качает головой.
– Помимо ритуала, имелись еще и другие способы попасть в Город Клинков. Если бы у нас был вуртьястанский клинок, к примеру. Или если бы мы умели погружаться в медитацию, как адепты. Тогда мы могли бы поднять меч и подчинить его себе.
– Подчинить? Как это? Я думала, что, если возьмешь в руки такой меч, станешь одержимым, – удивляется Мулагеш. – Как тот бедняга в гавани.
– Это такая улица с двусторонним движением, – говорит Сигню. – Клинки могли исполнять роль телефона, чтобы установить прямую связь с Городом Клинков. Просто когда Оскарссон взял в руки меч, он, как бы это сказать, не владел искусством медитации. А самое главное, у Жургута явно были другие планы, и обучение в них не входило. Так или иначе, но в древние времена этот привратник как раз отвечал за то, чтобы останавливать и изгонять подобных паломников. Недостойные не могли установить связь с Городом Клинков.
– Хорошо. Если меня пропустит привратник, – говорит Мулагеш, – потом что?
Тут она вспоминает свое видение – город, над которым высится странная белая цитадель.
– Там замок? Башня? Может, даже обиталище самой Вуртьи?
– Я не знаю, генерал, – говорит Сигню. – Вам известно больше, чем мне. Вы ведь там побывали.
– Отлично, – вздыхает Мулагеш.
Сигню обращает взгляд к востоку, где протянулась изломанная линия вуртьястанского побережья. Утесы похожи на складки темной измятой скатерти, блестящей в серебряном свете луны.
– Иногда я забываю, каким прекрасным может выглядеть этот пейзаж.
Мулагеш что-то ворчит себе под нос.
– Здесь, в этих краях похоронен сын Валлайши Тинадеши. Вы знали об этом?
– А? – переспрашивает Мулагеш. Потом она все-таки вспоминает, о чем идет речь. – А, да. Малыш.
– Ему было четыре года, когда он заболел и умер от чумы. Да, совсем маленький.
– Безумная идея – перевезти сюда семью.
– Времена были другие. И я не уверена, что она планировала ту беременность. Но вы правы. Честолюбие и обязанности… в общем, все это безмятежному сну не способствует.
Мулагеш косится на Сигню. Она никогда ее не видела такой несчастной и сосредоточенной.
– Когда смотришь, что ты там видишь?
– Помимо скал? Это сложно объяснить.
