Монтини тяжело вздохнула.
– Надо было настоять, отправить Виктора в лабораторию. Но я понимаю, результат, скорей всего, разрушит семью. Витюша останется один, навряд ли он еще раз женится. Не хочу делать сына несчастным. И Зина, когда держит себя в руках, вполне нормальная жена, она заставила Виктора работать, тот сейчас неплохо зарабатывает журналистикой, пишет статьи в интернете.
Я сдержанно улыбнулась. Наивная Монтини не знает, каким образом Виктор имеет «неплохой заработок».
– Отвлеклась я, – спохватилась Наталья Марковна, – вернемся к ужину Витюши. Ты мне сообщила, что Зинаида выплюнула в мойку лекарство, которое я ей дала, потом метнулась назад в столовую, скандал забушевал с утроенной силой. Что дальше?
– Витя в грубой форме велел жене замолчать, – продолжала я, – та неожиданно послушалась. Воцарилась тишина. Виктор спросил:
– Где моя еда?
Я поспешила на кухню и…
Глава 19
– И? – повторила Наталья. – Что тебя смутило?
– На секунду я удивилась, – честно ответила я, – открыла дверцу, вытащила тарелку. Всегда закрываю еду специальной пластиковой крышкой, она в комплекте с печкой идет. Еда может «стрелять» при нагреве. Один раз у меня грибы взорвались, еле-еле потом печь внутри отмыла. С тех пор никогда не забываю про крышку, неохота грязь отмывать. Хорошо помню, что накрыла котлеты с пюре. Но когда второй раз подогрела ужин, крышка почему-то лежала на мойке.
– О! – воскликнула Наталья. – Следовательно, пока ты собирала осколки, кто-то вытащил котлеты, налил в них устричный соус и вернул в СВЧ. Кто находился на кухне, когда ты туда пришла?
– Аня, – после короткой паузы ответила я, – она пила воду из бутылки, стояла…
Я замолчала.
– Ну, ну, дальше, – поторопила меня Монтини.
– Анна находилась около ниши с СВЧ-печью, – продолжала я. – В одной руке у нее был стакан с минералкой, а во второй бутылочка темного цвета.
– Устричный соус! – подпрыгнула подруга Белки. – Вот и докопались до правды.
– Аня хотела отравить Витю? – обомлела я. – Почему? Ей надоели придирки Зины? Но тогда она должна была убрать жену, а не мужа.
– Вопрос задан неверно, – хмыкнула Наталья, – не почему. Зачем? Скорей всего дело в правах на сервиз. Зинаида заводит Витю, тот пляшет под ее дудку, мы никак не можем договориться о дизайне. За несколько месяцев ни на йоту не продвинулись. Наверное, Аня решила устранить проблему. О! О!
– Что? – воскликнула я.
Монтини потерла ладонями виски.
– Нет, нет, я схожу с ума. Такого быть не может.
– Чего не может быть? – занервничала я.
– Смерть Нины, – тихо произнесла Наталья, – в тот день ты приехала в гости. Верно?
– Да, – подтвердила я.
– Привезла булочки с заварным кремом?
– Их мне дали бесплатно за покупку пирожных, – уточнила я.
Монтини стиснула виски пальцами.
– Так! Расскажу все! Прости, если говорю несвязно, я нервничаю. Аня похоронила родителей, они погибли в аварии на шоссе. Девочка была в стрессе, осталась совершенно одна, она мне не посторонняя, я дружила с Овечкиными. С Володей и Лесей я познакомилась давно, задолго до удочерения ими Ани. Они жили в своем доме в Опенкине, ходили ко мне пешком.
– Ничего себе! – изумилась я. – Это километров десять. Когда я еду из Москвы к вам, миную эту деревню.
– Если по шоссе идти, то ты права, – заметила Наталья, – а коли напрямик через лес, то не более трех километров будет. Один раз, идя ко мне в гости, Володя и Леся нашли в чаще беспризорную девочку, они ее удочерили.
– Ну и ну, – пробормотала я, уже зная об этом происшествии.
Монтини сложила руки на груди.
– Странная история. Малышка молчала, у нее были обширные ожоги на ногах. На пальцах рук были содраны ногти. Над ней явно издевались. Возраст ее врачи определили по зубам и росту. Примерно семь-восемь-девять лет. Ни имени, ни фамилии, ни места жительства она сообщить не могла, ни слова не издавала, но прекрасно слышала. Доктора решили, что причина потери речи – сильнейший стресс. Володя и Леся ее вылечили, дали хорошее образование. Посторонние не знали про судьбу Ани. Вова и Леся евреи, оба черноглазые, темноволосые, с характерной иудейской внешностью. Анечка была вроде на них похожа.
– Вроде? – спросила я.
Монтини подоткнула под спину подушку.
– На первый взгляд она просто копия родителей, настоящая еврейка. Но у иудейских женщин часто бывает специфическое строение тела, у них характерные ноги, попа. Глаза имеют особенное верхнее веко. Леся – типичная одесситка, обладала острым языком, вечно шутила. Аня же… Да, кареглазая, с копной вьющихся темных волос. Но на этом сходство заканчивается. Фигура у девушки не как у потомков Моисея. Не еврейка она вовсе. Подозреваю, что цыганка.
– Кто? – поразилась я.
– Цыганка, – повторила Наталья.
– И откуда в Опенкине ромала? – засмеялась я.
– В советское время государственные мужи решили заставить таборный люд вести оседлый образ жизни, – начала объяснять Монтини, – идея, которая была обречена на провал. В пятидесятые годы партийное руководство возмутилось, что народы Крайнего Севера не хотят лечиться в поликлиниках, со всеми проблемами, физическими и душевными, спешат к шаманам. Мракобесие! И истребили почти всех служителей культа. Да только результат получился не тот, которого ждали. Местному населению пришлось-таки ехать в обычные больницы, но, несмотря на старания врачей, народ стал массово умирать. В конце концов власть пошла на попятную, шаманам, тем, что выжили и ушли в подполье, разрешили камлать. Смертность тут же пошла на спад. Но последствия уничтожения шаманов еще долго аукались. Где взять новых, если старых погубили? Да только история с шаманами ничему никого не научила, взялись за цыган. Километрах в пяти-семи от Опенкина на поле быстро построили село, назвали его Комариха и там насильно разместили табор. Представляешь, как «обрадовались» местные жители?
– Пришли в восторг, – ухмыльнулась я.
– В неописуемый, – уточнила Монтини, – надо сказать, что цыгане сами были виноваты. Они сразу стали разбойничать. Мужики крали у обитателей окрестных деревень все, что видели, грабили магазины. Бабы приставали на платформе к тем, кто ехал на электричках: «Позолоти ручку, погадаю». Цыганята бегали по домам, клянчили деньги, еду, одежду. Кое-кто сначала жалел детей, которые в осеннюю распутицу босиком по грязи шлепали, но потом доброе чувство пропало. Народ сообразил: для ромал воровство – это образ жизни, доблесть, а не грех. Селяне стали роптать, сначала тихо, потом засыпали жалобами местные органы власти, те ответили:
– Руководство страны намерено перевоспитать цыган, дать им нормальные профессии.
