– Я прекрасно знаю Аню, она же дочь Овечкиных.
Я возразила:
– Не кровная. Генетика непонятно чья.
Ната стала хвалить вторую жену Эдика:
– Невестка замечательная, хорошо воспитана, приветлива.
А я на свою педаль жму:
– Где Овечкины ребенка взяли?
Наташа рассердилась:
– Не знаю. Где взяли, там такой больше нет. Эдик с ней прекрасно живет, не то что с Ниной. Первая жена не собиралась о моем сыне заботиться, ждала, что он ее на руках носить станет, вечно на свои болезни жаловалась. Сейчас все наоборот, Эдик только подумает о чем-то, а Анечка уже бежит исполнять.
Но меня грызло беспокойство.
– Ната! Попроси Семена Кузьмича навести все справки о невестке!
Это клиент Монтини, высокий чин в такой организации, о которой лучше всуе не упоминать. Подруга протянула:
– Неудобно как-то! И Аня мне нравится, и характер ее, и внешность. Володя и Леся правильно девочку воспитали.
Я рассердилась:
– Генетику корректором не замажешь, вдруг у нее в роду наркоманы, воры, убийцы, пьяницы? Она родит Эдику ребенка, а тот подрастет, во все тяжкие пустится, дедушка-грабитель в нем проснется!
И тут Наташа заявила:
– Нет. Аня красивая, а у преступников дети – уроды.
Я расхохоталась и вдруг поняла, на какую педаль нажать надо.
– Ты права. Анна очень внешне хороша, волосы темно-каштановые, кудрявые, глаза карие, огромные. Губы у твоей невестки такие, о каких многие девицы грезят, гель в них вкачивают. Кожа смуглая. Глаз от девушки не оторвать. А теперь отвечай на вопрос. Девочку взяли из детдома?
– Да, – согласилась Монтини.
– Волосы темные, вьются, глаза того же цвета, губы пухлые, кожа с оттенком шоколада, – перечислила я.
– Ты уже это говорила, – отмахнулась Наташа.
– Хорошая мать сдаст свое дитя в интернат? – наседала я.
– Нет, – вздохнула подруга.
– А если глупая малолетка или совершеннолетняя женщина родит вне брака от африканца, она станет младенца воспитывать? – выложила я свой козырь.
Наташа молча заморгала, я не останавливалась:
– Что, если Аня ребенок от «цветной» связи? Да, у нее светлая кожа. Но волосы, глаза, губы не славянские. Появится у твоей невестки от Эдика младенец-уголек, что делать будешь?
Монтини изменилась в лице.
Через пару недель она приехала ко мне и рассказала, что Овечкины нашли ребенка в лесу через несколько дней после пожара. У малышки обгорели ноги, на руках были сломаны ногти, повреждено запястье.
– Она цыганка, – ахнула я, – поэтому такая внешность!
– Негритянки в семье не будет, – неполиткорректно заявила Наташа. – Понятно теперь, почему Овечкины не брали Аню на общие мероприятия. Они опасались, что ее узнают, а им этого совсем не хотелось.
– Цыгане, которые остались живы, куда-то исчезли, – напомнила я. – Кто мог опознать девочку?
– Опенкинцы, – протянула Монтини, – в особенности Нина, Эдик, Витя, Зина.
Мне стало смешно.
– Ната, цыганские дети носились оравой, поодиночке у них подростки ходили, а малышня толпой. Для меня они были все на одно лицо, близнецами казались. Уверена, что и у тебя, и у остальных жителей было так. Бежит толпа ребят в цветных тряпках, все темноволосые, нестриженые, кричат, безобразничают. И эти дети забегали во дворы только для разбоя. Мы с ними не общались, имен не спрашивали. Ну как твои сыновья могли понять, что Аня на самом деле из табора?
– Ты взяла Раду, дочь Ляли, в свою школу, – прошептала Монтини, – вот ее школьники прекрасно знали.
Я чуть со стула не упала.
– Аня – это Рада?
– Без сомнений, она! – еле слышно произнесла Монтини.
– В Комарихе жило много малышей, – возразила я, – возможно…
– Невозможно, – перебила Наташа. – Семен Кузьмич сообщил, что когда девочку из леса привезли в больницу, то сделали опись всех вещей, которые были при ней. У нее была самая обычная одежда, без меток. Но в кармане нашли медальон, золотой, с гравировкой – «Рада». Украшение потом пропало. При поступлении девочки в больницу его, как положено, спрятали на складе. Но когда малышку выписывали, драгоценность не нашли. Увы, иногда в клиниках воруют.
– Странно, – пробормотала я.
– Что? – спросила Наташа. – Кража медальона? На мой взгляд – вполне обычное явление.
Я пустилась в объяснения:
– Нина, Эдик, Зина, Виктор и Полина постоянно обижали, унижали маленькую цыганку. Володя и Леся тесно общались с вами. Почему Аня, очутившись впервые в вашем доме и увидев своих мучителей, не испугалась, не зарыдала, не закричала, не убежала? И по какой причине твои сыновья ее не признали?
– Не знаю, – вздохнула Наташа, – сейчас уже подробностей не помню, что да как тогда происходило. Хотя… Аню долго лечили, восстанавливали ей речь… Не сразу Овечкины к нам приехали. Леся прямо с порога заявила: «Мы взяли ребенка из интерната, круглую сироту». Володя добавил: «Очень просим не обсуждать наше решение. Девочка-отказница, не знает своих родителей. У нее проблемы с речью, которую пока удалось восстановить частично, и с поведением, но мы надеемся со всем справиться». Мои сыновья не видели Аню сразу после пожара, она подросла, изменилась и воспринималась ими как школьница, с которой у них ничего не связано, просто девочка из детдома.
– Ладно, пусть никто из вас не сообразил, что Аня – это Рада. Ей сделали короткую стрижку, да и дети быстро меняются, когда растут, – согласилась я. – Но она сама-то! Неужели не поняла, что попала в стан врагов?
Наталья опустила голову.
– Мне нечего сказать. Понятия не имею, о чем Анна думала.
Серафима умолкла, потом вздохнула.
– Я хотела рассказать ей про тетрадку Полины, но подумала: лучше потом. Хватит Наталье на сегодня стресса. Но после того разговора Наташа свела наше общение почти к нулю. Я обиделась, перестала ей звонить, не рассказала про записи Носовой. Недавно мы встретились, поговорили, но я ей так ничего и не сообщила про тетрадь.
Серафима поджала губы.
– Понимаю, почему Монтини тебя ко мне прислала. Она рассчитывала, что ты из меня правду вытянешь. А я ее берегла от негативной информации. Но раз уж Наталья так настаивает, пусть знает про тетрадь.
Глава 27
Я села в машину, выехала за ворота и тут же была остановлена Катей.
Я опустила стекло.
– Вы соврали по поводу моей работы в «Баке»? – с вызовом спросила девочка.
– Нет, – ответила я, – можешь приехать, поговорим в отделе персонала, подберем тебе посильную работу.
