Пламя черных свечей на алтаре вспыхнуло ярче, отбросив колеблющиеся багровые отблески на полотнище с прикрепленными к нему звездами и символами.
Баринову показалось, что, когда отблеск этого света коснулся железной руки, эта рука едва заметно пошевелилась. Впрочем, возможно, это была лишь игра теней.
Козлобородый перевернул следующую страницу книги, взглянул на нее и снова заговорил:
– Старшие демоны ада, спутники Сатаны, услышьте меня! Услышь меня, Бафомет, владыка похоти и гордыни, и ты, Вельзевул, повелитель мух и москитов, демон невыносимого страдания, и ты, Астарот, властелин лжи! Велите этой руке подчиняться каждому моему слову, каждому помышлению!
Черное полотнище заколебалось, как будто подхваченное ветром.
Теперь Баринов отчетливо увидел, как железная рука зашевелилась, пальцы ее сжались в кулак и снова разжались.
– Услышь меня и ты, Асмодей, демон с пылающими глазами! И ты, Бельфегор, демон обмана и вероломства! И ты, Аббадон, властелин темной бездны!
Баринов не мог поверить, что все это происходит не в Средние века, а сейчас, в двадцать первом столетии, больше того – что все это происходит с ним…
Козлобородый тем временем перевернул следующую страницу книги и на этот раз заговорил на незнакомом Баринову языке – судя по резкому отрывистому звучанию, на немецком.
Он произнес несколько властных, повелительных фраз с тем же, что прежде, выражением и замолчал, словно чего-то ожидая.
И в часовне наступила напряженная тишина, как будто всё в ней тоже чего-то ждало – чего-то главного, решающего.
Черное полотнище туго натянулось, как кожа на барабане, пламя свечей вытянулось к потолку и застыло, даже багровые отблески света на стенах и потолке готической часовни, казалось, замерли в напряженном ожидании.
Козлобородый тоже чего-то ждал.
Он глядел то на пламя черных свечей, то на железную руку, то на полотнище с серебряными символами. В часовне по-прежнему ничего не происходило. Колдун удивленно и испуганно взглянул на старинную книгу, перевернул последнюю страницу – но там ничего не было написано…
– Как, – протянул колдун растерянным голосом, – разве это не все? Разве ритуал не закончен?
Арина широко открыла глаза.
Черная ночная река исчезла, растаяла, как утренний туман.
Арина была совсем в другом месте. В небольшом, тускло освещенном помещении с высоким сводчатым потолком. Посреди этого помещения стоял алтарь, накрытый черной тканью. Арина стояла на коленях перед этим алтарем, как приготовленная на заклание жертва.
Прямо перед ней на алтаре лежала железная рука.
Пламя свечей отбрасывало тусклые блики на металлическую поверхность руки, на черную ткань, окутывающую алтарь. Арина повернула голову – и увидела застывшего перед алтарем маленького человека в черной хламиде. Маленький человек чего-то ждал. И железная рука ждала, и пламя свечей застыло в немом ожидании.
«Словно в замке Спящей красавицы», – подумала Арина.
Словно в замке Спящей красавицы перед самым пробуждением…
Она еще немного повернула голову – и увидела Николая.
Он сидел в кресле с каким-то странным, отрешенным выражением на лице. Как будто понимал, что возмездие неизбежно, что от прошлого не убежишь, что оно уже пришло за ним… пришло, чтобы потребовать воздаяния. Возмездия. Расплаты.
Перед Ариной снова проступила августовская ночь, берег озера. По этому озеру, среди отражений звезд, плыла старая, рассохшаяся лодка, а на дне этой лодки лежала девушка…
Эта девушка была мертва. Убита. Убита жестоко, бессердечно.
Арина ясно, отчетливо увидела лицо мертвой девушки – и на какое-то мгновение ей показалось, что она видит свое лицо, видит саму себя.
И в этот миг она поняла, зачем она находится здесь.
Смерть этой девушки должна быть отомщена. Только тогда жизнь продолжится, только тогда, когда из мертвого удастся создать живое…
В голове Арины всплыла фраза, прочитанная на старинной гравюре, – создать живое из мертвого. «Vivisamortuis»…
– Живое из мертвого, – проговорила она еще слабым, нерешительным голосом – но голос ее окреп, и она закончила громко и отчетливо: – Vivisamortuis!
И эти слова словно сняли заклятие, пробудили замок Спящей красавицы – заколебалось пламя свечей на алтаре, замерцали блики на черной ткани, на железной поверхности руки.
И сама рука пошевелилась…
Арина подумала, что это – обман зрения или игра колеблющегося света алтарных свечей, но рука приподнялась на железных пальцах, как на пяти маленьких ножках, и подползла к краю алтаря, подползла к лицу Арины и замерла перед ней.
Арина поняла, что железная рука не несет ей угрозу, наоборот, она готова выполнить любой ее приказ, любое желание.
Но чего Арина желает на самом деле, чего она хочет в глубине своей души?
Арина снова увидела ночное озеро, увидела плывущую по нему рассохшуюся лодку, увидела лежащую в этой лодке девушку. Девушку, удивительно похожую на нее.
Губы мертвой девушки шевельнулись, произнеся единственное слово. Арина не расслышала это слово, но это было и не нужно. Она и так поняла, чего хочет эта девушка.
Она хочет, чтобы была поставлена точка в той давней истории, в трагедии, разыгравшейся пятнадцать лет назад. А для этого нужно, чтобы свершилось возмездие.
«Возмездие!» – вот что прошептали мертвые губы.
Арина ничего не успела сказать – но рука прочла ее мысли. Она разъяренной кошкой метнулась с алтаря на грудь Николая, пробежала по нему железными пальцами и вцепилась в его горло.
Николай каким-то невероятным усилием сбросил наркотическое оцепенение, попытался оторвать руку от своей шеи – но она вцепилась в него с неимоверной силой.
Он попытался вскрикнуть, вложив в этот крик весь ужас, всю растерянность, все бессилие своей души – но из его перехваченного железной рукой горла вырвался только бессильный, почти неслышный хрип.
Маленький человек в черной хламиде с ужасом и недоумением следил за происходящим.
Колени его подогнулись, он упал на четвереньки и отполз в угол, испуганно подвывая и не сводя потрясенного взгляда с железной руки.
Лицо Николая побагровело, глаза вылезли из орбит и потускнели. В горле его что-то отвратительно хрустнуло, он несколько раз дернулся и окончательно затих.
Арина смотрела на него в ужасе и растерянности…
И вдруг она увидела, что на мертвом лице этого человека проступило новое, неожиданное выражение.
Облегчение. Освобождение.
Пятнадцать лет он убегал, прятался, скрывался от призраков прошлого, от призраков, которых он сотворил собственными руками, – и вот наконец его бегство закончилось, и он обрел покой.
