– Откуда мне знать, зачем? – растерянно произнес Рэндольф. – Искать тут логику бессмысленно.
– А за неисполнение договорных обязательств виновному положено якобы проклятие. Где уж тут логика?
– Я бы убрал слово «якобы», мисс Хаттинг. – Герцог забарабанил пальцами по деревянному подлокотнику, демонстрируя нетерпение. – Очевидно, мисс Дорринг была не в себе, когда писала завещание. Мой предок дурно поступил с ней, и она по понятным причинам стремилась отомстить нашему семейству, заставляя совершать нелепые поступки. Я бы не удивился, если бы она потребовала от герцога Харта стоять на голове во время интервью.
Вот уж кто несправедливо пострадал, так это нынешний герцог Харт, который в отличие от своего негодяя предка производил весьма приятное впечатление. Утешало то, что страдать ему осталось недолго. Как только герцог выберет ее, Кэт, в качестве новой хозяйки дома, он будет волен делать то, что хочет. Вернется к себе в Лондон и заживет лучше прежнего.
– Что я должен выяснить во время собеседования? По каким критериям проводить отбор? В документе об этом что-нибудь сказано, Уилкинсон?
– Нет. Встреча с соискательницами, по сути, собеседованием не является, ваша светлость.
– Как не является? – разочарованно воскликнула Кэт. Невероятно! Рэндольф, наверное, что-то упустил.
– Тогда как герцог будет выбирать?
– Герцог никого не выбирает. Соискательницы тянут жребий.
– Жребий? – Значит, все решит слепая фортуна? Нет, это неправильно.
Джейн вскочила с места и, подбежав к брату, выхватила документ у него из рук.
– Я этого не видела, когда читала, – сказала она и прищурилась. Увы, буквы расползались. – Черт, я оставила очки на столе.
– Дай мне, – промолвила Кэт и, взяв лист из рук подруги, быстро нашла то, что требовалось: – «Девица, которая вытащит короткую соломину, поселится в доме». – Кэт бросила документ на стол Рэндольфа, и он упал бы на пол, если бы мистер Уилкинсон с удивительным проворством не подхватил его. – Не могу поверить, что Изабелла предоставила столь важный вопрос воле жребия! Почему она так поступила?!
– Понятия не имею, мисс Хаттинг, – вздохнул Маркус. Теперь он тоже поднялся, поскольку стояли обе дамы. Маркус словно сделался еще выше и шире в плечах. Очевидно, все дело в размерах помещения: в кабинете Рэндольфа было тесновато. – Но я, признаться, испытываю огромное облегчение. Я не настолько храбр, чтобы делать выбор между вами и мисс Уилкинсон.
Джейн пропустила его слова мимо ушей.
– Ты уверена, что все правильно прочитала, Кэт?
– Да. Сложных фраз тут нет, а ты, если не веришь, сходи за очками и прочитай сама.
– Ладно, схожу, – кивнула Джейн и, быстро сбегав за очками, взяла со стола брата документ и погрузилась в чтение.
– Джейн, прошу тебя, ты ведешь себя…
Насупленный взгляд нотариуса не испугал сестру.
– Не учи меня жить, Рэндольф, на себя посмотри!
– Ваша светлость, я должен просить у вас прощения за мою сестру. Я…
– Не надо извиняться, Уилкинсон. Если не хотите, чтобы вам воткнули перочинный нож между лопаток.
– Что?
– Мисс Уилкинсон, кажется, хочет убить вас, – пояснил Маркус, кивнув в сторону Джейн. – Я бы на вашем месте не стал рисковать.
– Теперь вы понимаете, почему я хочу жить в доме старой девы, ваша светлость? – усмехнулась Джейн.
– Джейн, что подумает его светлость?
– Мне безразлично, что он думает, Рэндольф! – Она потрясла зажатым в руке документом. – Тем более что, судя по тому, что здесь написано, от него ничего не зависит. Я… – И тут Джейн наконец осознала, что ее занесло. Она зажала рот рукой и густо покраснела. – Пожалуйста, извините меня, ваша светлость, – произнесла Джейн, и, зло покосившись на брата, добавила: – Мне трудно себя контролировать, когда брат обращается со мной как с ребенком.
– Я вынужден обращаться с тобой как с ребенком, когда ты ведешь себя вот так, Джейн.
Неужели Рэндольфу действительно жить надоело? Кэт всегда считала его напыщенным занудой, но так отвратительно при ней он себя никогда не вел.
У Джейн от гнева расширились зрачки и перехватило дыхание. Сейчас она, похоже, выскажет Рэндольфу все, что о нем думает! Но нет, пронесло: герцог ее опередил.
– Ваша сестра желает убедиться в том, что мы все делаем правильно. Мне вполне понятно ее стремление. Вы выяснили еще что-нибудь относительно процедуры отбора, мисс Уилкинсон?
– Нет, – густо покраснев, ответила Джейн. – Кэт все правильно прочитала. О чем думала Изабелла, предоставив столь важное решение случаю?
– Зачем она вообще затеяла эту историю с домом? – воскликнул Рэндольф. – Безбрачие для женщины – это ненормально. – Одернув жилет, он посмотрел на герцога. – Женщина нуждается в том, чтобы мужчина наставлял ее и воспитывал, верно, ваша светлость?
Джейн издала звук, напоминающий рычание. Какое у нее было при этом лицо, Кэт сказать не могла, потому что гнев красной пеленой застил ее глаза.
– Уилкинсон, – произнес Маркус, – боюсь, что в одной комнате с вами находятся сразу две женщины, готовые порезать ваши кишки на подвязки.
Маркус мерил шагами кабинет. Хорошо, что Нейта и Алекса в замке не было. Он мог бы запросто свернуть шею любому, кто попытался бы с ним сейчас заговорить.
Взгляд Маркуса упал на тяжелую чернильницу на широком столе. Нет, чернильница не подойдет. Слишком много грязи. Может, воспользоваться рыцарскими доспехами, что сторожили глобус? Если пнуть ногой эту гору железа, загрохочет так, что мало не покажется.
И, услышав шум, старый Эммет помчится сюда, чтобы проверить, что случилось. Нет уж, как ни хочется выпустить пар, придется держать себя в руках. Но как же это нелегко! По дороге в эту чертову деревню Маркус думал, что задержится здесь на пару часов, не более, а застрять пришлось на несколько дней. И ради чего? Уилкинсон мог организовать жеребьевку ничуть не хуже, чем он, Маркус.
Маркус сделал еще один круг и остановился перед парадным портретом мужчины в старомодном одеянии. Гофрированный широкий воротник создавал видимость того, что голова мужчины лежит на блюде. Парчовый камзол, нелепо выпирающий гульфик панталон, вышитые чулки и туфли на каблуках с большими черными помпонами выглядели смешно.
Мужчина на портрете был молод: лет на пять или шесть моложе Маркуса, лицо его украшала короткая бородка и усы. Маркусу был хорошо знаком этот типаж: в Лондоне полно юных аристократов, уверенных в том, что все прочие люди живут для того, чтобы доставлять удовольствие им, избранным.
Похоже, художник писал портрет здесь, в этом самом кабинете. Портьеры и ковер были те же, но гораздо ярче, чем в жизни. Наверное, этот наглый тип приходится Маркусу предком.
Он подошел поближе, чтобы прочитать слова, выгравированные на маленькой бронзовой пластине, прикрепленной к раме. И вот что увидел:
