И вот наступило утро, когда Билли в своей почте обнаружил письмо из высокой инстанции, в котором ему предлагалось лестное назначение на высокую юридическую должность в одном из островных колониальных владений страны. Ему оказывали большую честь, так как вся страна живо обсуждала всех возможных кандидатов на этот пост, и все в результате пришли к выводу, что на нее может быть назначен человек безупречного характера, высокой учености и холодного ума.
Билли, конечно, не мог не испытывать определенного волнения из-за этого признания его долгих и упорных трудов, но в то же время у него на губах блуждала лукавая улыбка, он заранее предвидел, под каким соусом будет подаваться оказанная ему честь в Элмвилле: «Мы поздравляем губернатора Пембертона с высокой оценкой деятельности его сына»; «Элмвилл радуется вместе со своим почетным гражданином, губернатором Пембертоном, по поводу успеха его сына»; «Так держать, Билли!»; «Сэр, судья Билли Пембертон, сын героя войны нашего штата, человека, которым мы все гордимся!»
Такие громкие фразы, произносимые вслух и напечатанные на бумаге, проносились в пророческом воображении Билли. Внук штата и пасынок Элмвилла — вот как Судьба определяла его родство по отношению к этому политическому деятелю.
Билли жил с отцом в их старом особняке. Они двое, да еще одна престарелая дама, дальняя родственница, — вот и вся их семья. Может, в это число можно было бы включить и старого Джеффа, цветного слугу губернатора и его телохранителя. Несомненно, он вполне заслуживал такой чести. В доме были и другие слуги, но только Томас Джефферсон Пембертон был членом «семьи».
Джефф был единственным жителем Элмвилла, который отдавал дань уважения губернатору «чистым золотом», без всякой примеси патернализма.
Для него масса Вильям был самым большим человеком в графстве Тэбот. Его, конечно, слепил яркий свет, исходивший от губернатора времен Гражданской войны, и он, несомненно, оставался верен старому режиму, но восхищался только одним Биллом и безгранично верил ему. Как у слуги героя и члена семьи, у него были куда более прочные основания об этом судить.
Билл, конечно, Джеффу первому сообщил о своей новости. Когда он вернулся к ужину домой, Джефф взял в руки его цилиндр и аккуратно вытер рукавом, после чего повесил его на крючок на полке в холле.
— Черт подери! — воскликнул старик. — Я знал, что такое непременно случится. Значит, будете судьей, масса Вильям? Эти янки сделают вас судьей? Давно пора, давно пора покончить со всем этим послевоенным мошенничеством. Думаю, они посовещались и сказали: «Давайте сделаем массу Вильяма Пембертона судьей», — и все было решено. Вы что, сразу отправитесь на Филиппины, или будете наводить там порядок отсюда?
— Придется, разумеется, жить там почти все время, — сказал Билли.
— Интересно, а что скажет губернатор по этому поводу? — спросил Джефф.
Билли самому хотелось бы это знать. После ужина, когда отец с сыном сидели, по обыкновению, в библиотеке, губернатор посасывал свою глиняную трубочку, а Билли курил сигару, сын, как ему и полагается, вежливо сообщил губернатору о сделанном ему предложении.
Губернатор долго сидел молча, раскуривая трубочку, словно и не собирался ничего комментировать. Билли, откинувшись на спинку своего любимого кресла-качалки, терпеливо ждал, весь густо покраснев от испытываемого удовлетворения. Еще бы — ведь официальное предложение было прислано ему, хотя он и не просил об этом, ему, в его маленький обшарпанный офис, через головы этих шумных интриганов, которые лишь отбывали рабочий день.
Наконец, губернатор заговорил, и хотя его фразы, казалось, не имели никакого отношения к делу, но его они касались.
Голос у отца был как голос мученика и дрожал от старости:
— Последние месяцы мой ревматизм все время прогрессирует, Вильям.
— Мне очень жаль, отец, — мягко ответил Билли.
— И мне скоро семьдесят восемь. Я буду очень старым человеком. Сейчас я могу удержать в памяти имена своих двух-трех сотрудников в моей администрации. Так что ты говорил по поводу должности, которую тебе предлагают, Вильям?
— Федерального судьи, папа. Я считаю такое предложение довольно лестным для себя. Должность — вне политики, вне закулисных интриг с целью нажима. Ты же знаешь…
— Несомненно, несомненно. Мало кто из Пембертонов может похвастаться общественной деятельностью на протяжении почти столетия. И никто из них не занимал федерального поста. Они были крупными землевладельцами, рабовладельцами, богатыми плантаторами. Один из двух Дервентов, твоих родственников по материнской линии, занимался юриспруденцией. Ну, Вильям, что ты решил? Принимаешь ли предложение?
— Я как раз думаю над этим, — медленно произнес Билли, стряхивая пепел с сигары.
— Ты всегда был хорошим сыном, — продолжал губернатор, размягчая табак в трубке ручкой пера.
— Всю свою жизнь — я твой сын, — мрачно заметил Билли.
— Мне часто доставляет большое удовольствие, — вымолвил губернатор, попыхивая трубочкой с выражением довольства на лице, — когда окружающие поздравляют меня с таким сыном, таким здравомыслящим человеком с отменными качествами. Особенно здесь, в нашем родном городе. Твое имя всегда связано с моим во всех разговорах наших сограждан.
— Что-то я не знаю ни одного человека, который запамятовал бы такую связь, — довольно неразборчиво, тихо проворчал Билли.
— Весь свой престиж, до капли, — продолжал родитель, — который я заработал своим именем и услугами, оказанными штату, всегда принадлежал и тебе, ты мог им свободно пользоваться. Я всегда, без тени колебаний, прибегал к нему ради тебя, когда представлялась такая возможность. Ты это по праву заслужил, Вильям. Ты был образцовым сыном. И вот теперь из-за этого предложения мы должны будем расстаться. Мне осталось не так много жить. Может, всего несколько лет. Теперь мне не обойтись без посторонней помощи, когда я одеваюсь или выхожу на прогулку. Что же я буду делать без тебя, сынок?
Вдруг трубка выпала из его рук на пол. Слезы скатывались по морщинистым старческим щекам. Голос губернатора стал более пронзительным, сорвался на фальцет и умолк. Да, он был старым, очень старым человеком и не мог перенести расставание с любящим его сыном.
Билли встал с кресла и, положив руку на плечо отцу, сказал:
— Не волнуйся, отец, — весело сказал он. — Я не собираюсь принимать это предложение. Чем плох для меня Элмвилл? Сегодня же вечером напишу письмо, откажусь.
При следующей встрече губернатора с генералом Деффенбау на Ли авеню его превосходительство с самодовольным видом сообщил тому об официальном предложении, сделанном Билли.
Генерал аж присвистнул от удивления.
— Да, жирный кусок для Билли! — закричал он. — Кто мог подумать, что Билли, впрочем, черт подери, он всегда этого был достоин. А какие перспективы для Элмвилла! Цены на недвижимость поползут вверх. А какая честь всему штату! Это поистине реверанс в сторону Юга! Мы все были ослеплены Билли. Когда он уезжает? Нужно организовать приемчик. Боже мой! Ничего себе работенка — восемь тысяч жалованья в год! На таких должностях изводят до огрызков целую тележку грифельных карандашей, подписывая важные документы. Только подумать! Наш маленький, занудливый, сладкоречивый Билли — как часто говорят о нем у нас. Ангел, хоть и поздно, все же заговорил! Пусть теперь весь Элмвилл спешно выстраивается в очередь, чтобы просить у него прощения и одобрить его новое назначение!
