Свидетельством полного успеха внешней политики Мусы 1 стали и те сведения о средневековой великой державе Кейта, которые очень ярко и недвусмысленно отразились в трудах европейских картографов того времени. Сведения эти распространились очень быстро — конечно, по тогдашним понятиям.
Муса совершил свой знаменитый хадж в 1324 г. Спустя 13 лет этот хадж описал по рассказам очевидцев и по документам правительственных канцелярий Каира Ибн Фадлаллах ал-Омари. А еще через два года, в 1339 г., на карте мира, составителем которой был житель острова Майорки на Средиземном море Анжелино Дульсерт, в середине Сахары был изображен «Rex Melli» — «Король Мелли», облаченный в царские одежды и корону, со скипетром в руке. Дульсерт не ограничился показом местоположения Мали, как оно ему представлялось, но и обозначил путь, ведший в Мали: на его карте Атласские горы рассекает «долина Сус, ведущая к королю черных».
Понятно, что своими представлениями о географии Западного Судана картографы обязаны были главным образом купцам. Это, естественно, отразилось и в их трудах. Через 28 лет после Дульсерта венецианец Пиццигани нашел нужным пометить на своей карте возле той же дороги, что по ней «проходят товары, идущие от короля Мали».
И наконец, в 1375 г. другой житель Майорки — Авраам Крескес, старший в знаменитой семье картографов, — изобразил в центре великой пустыни правителя Мали с золотым самородком в руке; ниже его был показан «город Мали». А около фигуры правителя Крескес дал следующее пояснение: «Этого государя зовут Мусой Мали, государем негров Гвинеи. Золото, находимое в его землях, столь обильно, что он — богатейший и самый знатный король во всей стране». Пожалуй, более убедительного доказательства того, что цель всей внешнеполитической деятельности Мусы Кейта — Канку Мусы, мансы Мусы I — была блестяще достигнута, быть не может.
Рассказывает Ибн Баттута
После смерти Мусы в 1337 г. на престол вступил его сын Маган. Царствование его было коротким — всего четыре года, и славы Мали оно не прибавило. Скорее даже наоборот: сразу же после смерти мансы Мусы, в том же самом 1337 г., войско моей, предводительствуемое вождем Насеге, выбило малийский гарнизон из Томбукту, разграбило город и сожгло его. Правда, моей и не помышляли о том, чтобы закрепиться в Томбукту; сразу же после своего неожиданного и блестящего успеха они ушли. И все же этот набег был уж очень неприятным симптомом начинавшегося ослабления державы Кейта.
Впрочем, когда в 1341 г. Магана сменил последний из крупных правителей средневекового Мали — Сулейман, ему удалось на время задержать этот опасный процесс. Но даже самое восшествие Сулеймана на престол произошло при условиях, которые свидетельствовали о неблагополучии внутри правящего клана.
Сулейман был братом Мусы, и к власти он пришел в обход сыновей своего племянника Магана. По всей видимости, не обошлось без применения силы: нараставшее могущество рабской гвардии обеспечивало ей последнее слово в вопросах престолонаследия. И тот, кому удавалось привлечь на свою сторону «начальников рабов», мог рассчитывать на успех своих честолюбивых замыслов, даже не имея, казалось бы, прав на малийский престол. После смерти мансы Сулеймана в этом пришлось убедиться на собственном опыте его сыну и преемнику, продержавшемуся на престоле всего девять месяцев, а затем свергнутому сыном Магана I при поддержке гвардии и ее командиров.
Но первое время после прихода к власти Сулейман сумел восстановить спокойствие в стране. Манса отстроил разрушенный Томбукту и смог установить мирные отношения с южным, самым опасным соседом. Во всяком случае в его правление моей на малийские владения не нападали. Так царствование Сулеймана оказалось последним этапом расцвета Мали; после него наступил стремительный упадок.
В 1352 г. меринидский султан Марокко Абу Иная, сын султана Абул — Хасана, с которым обменивался посольствами манса Муса I, послал в Мали с официальным дипломатическим поручением одного из самых интересных людей восточного средневековья — знаменитого путешественника Мухаммеда ибн Аб-даллаха ал-Лавати ат-Танджи, больше известного под именем Ибн Баттута. Этот человек уже успел к тому времени объездить всю восточную половину тогдашнего мусульманского мира, но оставался, несмотря на немолодые уже годы, в душе молодым и любознательным, живо воспринимая все новое. Ибн Баттута преодолел с караваном Сахару, проехал до Ниани и прожил в столице Сулеймана несколько месяцев. Записки Ибн Баттуты, продиктованные им на склоне лет, — не только ценнейший источник для исследователя, но и очень занятный человеческий документ. И притом единственный в своем роде: ни один человек, кроме Ибн Баттуты, не оставил нам свидетельств очевидца о Мали начала 50-х годов XIV в.
Выехав из Сиджилмасы, Ибн Баттута направился с караваном в Тегаззу. В этом захудалом поселке внимание его привлекли соляные разработки. Он так описал соляную торговлю, которой жила Тегазза, ради которой она, собственно, и существовала: «Черные приезжают из своей страны и увозят из Тегаззы соль. Соль из Тегаззы продается в Уалате по цене от 8 до 10 мискалей за вьюк, а в городе Мали
[8] — от 20 до 30 мискалей, часто же доходит и до 40. Соль служит черным средством обмена, как служат средствами обмена золото и серебро. Черные режут соль на куски и торгуют ею. И, несмотря на ничтожность селения Тегазза, в нем продают и покупают много кинтаров золотого песка». Наблюдательный Ибн Баттута верно определил главную особенность совершавшегося на его глазах обмена: для африканцев золото не было деньгами. Это был товар, очень нужный и полезный товар — ведь он обменивался на столь необходимую соль! — но все же только товар.
Ибн Баттута подробно рассказал о своем пути через пустыню. Когда караван из Марокко достиг селения Тасарахла, он там задержался на несколько дней для отдыха. А вперед, в Уалату, выслали гонца — «такшиф». Так поступали всегда, и делалось это не просто из вежливости. На долгий и трудный путь через Сахару требовалось столько воды, сколько не мог взять с собой никакой караван — если бы, конечно, он не вез воду в качестве единственного полезного груза. Поэтому и отправляли вестника, который должен был позаботиться, чтобы из Уалаты выслали навстречу путникам воду. Случалось, такшиф запаздывал; и тогда к многочисленным костям, рассеянным вдоль всего великого торгового пути через Сахару, добавлялись новые — в таких случаях помощи ждать было неоткуда.
Понятно, что купцы не жалели золота на оплату услуг гонцов. Тому, который шел с караваном Ибн Баттуты, заплатили 100 мискалей золота — больше 400 рублей на наши деньги. Эти люди настолько хорошо знали дорогу, что даже слепота не мешала некоторым из них продолжать водить караваны: через полтораста лет после Ибн Баттуты такой слепой проводник спас заблудившийся караван, определяя его местонахождение по запаху песка, который ему давали понюхать через каждую милю пути. Но у Ибн Баттуты все обошлось благополучно: через два месяца после выхода из Сиджилмасы он оказался в Уалате, малийском форпосте в Сахаре.
После нескольких дней отдыха он двинулся дальше, в столицу Мали. На сей раз можно было не ждать, пока соберется караван. «Когда я решился на путешествие в Мали, — рассказывает Ибн Баттута, — а между этим городом и Уалатой 24 дня пути для едущего быстро, то нанял только проводника из племени мессу-фа, так как из-за безопасности этой дороги нет нужды путешествовать большим караваном». Именно безопасность дороги больше всего заинтересовала Ибн Баттуту, достаточно насмотревшегося за свои странствования по восточной части мусульманского мира на разного рода дорожные неприятности. Спокойный путь, богатые селения вдоль дороги, где можно было закупить все необходимое путешественнику продовольствие, — такое не столь уж часто можно было встретить в первой половине XIV в. где-нибудь в Иране или мусульманской Индии.
