Закружилась голова и я подумала, что возможно, заболеваю… Сняла расфокусировку и постаралась выдернуть руку.
Но меня дернули на себя и я наткнулась на задумчивые, слегка прищуренные глаза.
— Странно…Не ожидал этого, — сказал он как-то тихо и отпустил меня.
Мы смотрели друг на друга так, будто видели впервые. Наместник — прищурившись, отчего его серые глаза светились очень странно, а я…наверное, вылупившись, как самая настоящая простофиля!
— Так вот… Нужно вернуть Винсента, чтобы он был рядом.
Нервно киваю, даже не слыша, что он мне говорит. Меня словно стукнули мешком по голове и возврат к нормальному дыханию проходит медленно. Оказывается, все время, пока он держал меня за руку, я стояла не дыша.
— Скажи, что передумала и любишь его. Будь мудрой…
Конечно, я сделаю, что надо. Подумаю об этом потом, а сейчас…
— Покажите мне этот мир. Будто я попала в сказку, нет, в средневековье…
Он молча смотрел и не делал ни малейшего движения на встречу. Сердится на меня за что-то? Стало неуютно и я уже раскаивалась, что перевела тему.
Главное осталось невысказанным между нами.
А может, мне только так показалось.
— Думается, по истории у тебя была тройка, — с легкой насмешкой сказал наместник и протянул руку.
После всего, что я недавно пережила из-за соприкосновения с ним, расценила этот жест, как издевку.
В глазах защипало, но я гордо вздернула подбородок.
— Неправда. Четверка…твердая.
— Тогда ты мало знакома с историей средневековья. Но… — тут он сделал поистине театральную паузу, — Если настаиваешь, я покажу тебе.
И убрал руку.
Я почувствовала сожаление.
20
Мы прошли несколько домов и свернули в маленький узенький проулок, который через некоторое время вывел нас на окраину городка. Наместник молчал, погрузившись в свои мысли, и мне не хотелось прерывать его.
Самой было, о чем подумать.
— Вот здесь начинается настоящая жизнь, — отмер Александр, — Нужно только подождать полчаса. Предлагаю расположиться вон под тем деревом.
Мы спустились вниз по склону — как каждое порядочное средневековое поселение, городишко располагался на возвышении, и спрятались в кустах.
Наместник уселся прямо на землю, благо длинные полы его балахона были черными и испачкаться он не боялся, а я примостилась на низенькой веточке дерева. Лес начинался почти сразу и убегал вдаль, окружая город кольцом. И только широкая песчаная дорога связывала его с остальным миром.
Мы просидели всего минут десять, когда услышали чьи-то стоны и заглушенные крики.
Из-за маленького дома показались мужчина и девушка, оба одетые в ободранную одежду- штаны и длинную рубаху некрасивого серого цвета. Спутанные волосы девушки развивались до самой талии, у нее был очень запущенный и несчастный вид. А еще она очень не хотела идти вперед, и, когда только представилась возможность, резво забежала за невысокий деревянный забор, который ограждал, по-видимому птичник.
— Шш…неблагодарная. Тсс…заглохни, — ругался пожилой мужчина, вытаскивая из-за забора девушку.
Ее талия и руки были перевязаны веревкой, а на щеке красовался яркий кровоподтек. На вид девушка была моей ровесницей, и я с ужасом рассматривала, как мучитель вытаскивает ее на дорогу.
— Не брыкайся, юродивая…Тебе ж лучше будет…
— Папочка! — взмолилась девушка, упав на колени, — Не надо!…
— Да не бузи…Добрый он! — дернул за веревку мужичонка, — Поживешь годишко и понравится.
— Папааа… — рыдала девушка… — Я не хочу…
И она развалилась на дороге, всеми силами противясь, чтобы ее куда-то тащили. Брыкалась и взвизгивала от боли, не обращая внимания на дергающего за веревки отца.
— Не могу на это смотреть. Помогите ей! — я дернула за плечо невозмутимого наместника, — Это же насилие! Ее продадут или сдадут замуж. Это плохо!
— Шшш… — приложил палец к губам Александр и указал на дорогу, — Еще рано.
— Вставай, говорю! Опоздаем! — дергал за веревки заботливый отец, стараясь поднять дочь с земли.
Она не вставала, потому что с той позиции, в которой лежала, очень трудно было подняться. Корчась от боли она не ругалась, а негромко постанывала, будто силы постепенно оставляли ее.
Я испугалась, что он может вывернуть или сломать ей руки.
И в этот момент меня затрясло…
— Обычная ситуация махрового средневековья, — холодно заметил наместник, — Рабство. В чистом виде. И не стоит так переживать, еще грохнешься в обморок. Изменить ничего ты не можешь. Перестроить весь мир — у феи не получится.
— Но… Я же…могу….что-то сделать? — отвести взгляд от гнусной сцены я не могла, но с взмахнуть рукой, чтобы выпустить файербол — тоже.
Меня трясло от возмущения и неприятия так сильно, что казалось, сейчас взорвусь.
— Еще рано вмешиваться, — махнул рукой наместник, и сверху, откуда-то из воздуха на меня спустился круг портала. Но не перенес, как обычно, а растекся своей синевой, образовав продолговатый цилиндр, в котором я оказалась заключена.
— Что?… — я коснулась стенки, и она стала твердой, — Зачем это?
— Посмотри, что будет дальше… — негромко сказал наместник, и я стукнула по удерживающей ограде.
Но на дороге уже происходило движение — кто-то выехал из города на телеге, кто-то мимо тащил тяжелый груз. И ни один из прохожих не обращал внимание на семейную сцену у дороги.
— Почему они не вмешиваются? — прошептала я, — Разве можно…быть такими равнодушными?
— Они знают этого человека, и понимают, что он идет отдавать долг. Не стоит предавать сцене значения больше, чем она того заслуживает.
— Это жестоко! — я почувствовала, как нижняя губа предательски дрожит, — А о ее чувствах кто-нибудь спрашивал?!! Она живое существо и, даже если чья-то дочь, всё равно имеет право на счастье!
— Воот… — удовлетворенно сказал наместник и снял с меня ограничитель, — В этом и состоит разница между феей счастья и магом. Мне всё равно. Пока не затрагивают мои интересы, я не вмешиваюсь. Тебя же трясет от несправедливости и желания вмешаться.
— Но… — когда я оказалась на свободе мой запал немного угас, — Я не умею делать людей счастливыми. Не представляю даже, как…И… Не пирожное же им предлагать…
— А ты попробуй, — вдруг подмигнул мне наместник, — Сотвори много пирожных. Тем более, покупатель нашелся.
На дороге действительно появилось новое лицо — высокий худощавый мужчина с черной бородой до пояса. Он подошел к отцу и теперь мужчины о чем-то негромко переговаривались.
