— Ну вот. Милиция не позволит.
Секретарь снял очки, зажмурился от света и поманил Тулупова поближе. У него был симпатичный взгляд, и сразу стало ясно, что снеговые очки он носит просто для приличия.
— Попробуйте наведаться к Башлыкову, — оглянувшись по сторонам, тихо сказал он. — Он всю жизнь возится со снежными деревьями. Может быть, он вам поможет.
— Какой Башлыков?
— Из Отдела Узоров на Оконном Стекле.
— Он же на пенсии.
— Вот об этом с ним как раз не стоит разговаривать, — улыбнувшись, сказал секретарь. — О чём угодно, кроме пенсии. А то вы получите не снежное дерево, а фиговое. Вообще к нему стоит заглянуть, у него сад прекрасный.
Он надел снеговые очки и, чтобы все его пугались, свирепо выдвинул нижнюю челюсть.
— Понятно, — сказал Тулупов. — Пошли.
Тут произошли два события одинаково важных. Во-первых, выходя из Министерства, дядя Костя оступился и сильно подвернул левую ногу. Во-вторых, случилось то, чего никто не ожидал, кроме Тулупова, утверждавшего, что в Министерстве напутали с мартовскими метелями: по радио сообщили, что завтра начнётся сильный шквал. О шквалах обычно не сообщают, а тут не только сообщили, но и посоветовали: птицам сидеть по гнёздам, а милиционерам привязать к ногам что-нибудь тяжёлое, потому что они, как известно, не могут уйти с поста даже в самую плохую погоду.
Пока дядя Костя хлопотал о Настеньке, Петька читал ей «Таинственный остров». Слушая, она штопала что-нибудь или шила. В интересных местах она поднимала глаза, взмахивала ресницами, и у Петьки — ух! — с размаху куда-то ухало сердце.
Они ходили в магазины, и на солнечной стороне Петька держал над Настенькой китайский зонтик. Она говорила: «Петенька, я сама», но держал всетаки он — просто потому, что это было приятно.
Они разговаривали. Настенька рассказала ему свой сон, и Петька сказал, что ей ещё повезло: он лично никогда не видит снов.
— Но, с научной точки зрения, — объяснил он, — люди, которые видят сны, почти ничем не отличаются от людей, которые их не видят.
Потом Настенька рассказала о Пекаре, как он заботится о ней, не топит в её комнате, а по вечерам заставляет принимать ледяную ванну.
— Главное, чтобы душа была горячая, — говорил он, — а прочее — кино. Вот ты вроде прохладная, а от тебя в доме тепло. В чём же дело?
Когда он хотел похвалить что-нибудь, он говорил: «Рояль». «Ух, я сегодня кренделя выдал! Рояль!»
Так они сидели и разговаривали, когда дядя Костя вошёл, сильно хромая, и плюхнулся в кресло.
— Беда, братцы, подвернул ногу.
Пока Настенька бегала за полотенцем и холодной водой, он разулся и долго горестно рассматривал распухшую ногу.
— Раз, два, три, — сказал он и сунул ногу в ведро с холодной водой. — Вот что, Петя, есть на свете такой — ох! — Башлыков из Отдела Узоров на Оконном Стекле. Ты немедленно — ох! — поедешь к нему и передашь это письмо. Но ни слова о пенсии. Ни слова! Если уж очень захочется сказать «пенси-я», говори что-нибудь другое на «пе»… «пекарня» или «пе-нал». Понятно?
Петя жил в Немухине, а Башлыков — в Мухине по той же Киевской железной дороге.
Можно было ожидать, что в его саду Снежные Красавицы стоят рядами, поднимая свои крупные белые чашечки среди зубчатых листьев. Ничуть не бывало! В самом обыкновенном палисаднике его встретил старичок с сиреневой сливой-носом. Уже по этому носу было видно, что с ним лучше не говорить о пенсии.
— Здравствуйте, дяденька, — сказал Петька, чувствуя, что ему до смерти хочется спросить, какая у старика пенсия — по нетрудоспособности или за выслугу лет. — Меня просили передать это письмо.
Башлыков прочитал письмо.
— Так-с, — задумчиво сказал он. — Хорошая девочка?
— Очень.
— Из Снегурочек?
— Да. Но всё равно жалко. Она говорит — интересно.
— Что именно?
— Вообще жить. Она говорит, что даже просто дышать и то интересно. Другие не думают, верно? Дышат и дышат. А ей интересно.
— Ещё бы, — сказал Башлыков. — Даже мне интересно.
— А в Министерстве, между прочим, без вас совершенно запутались среди узоров на оконном стекле, — сказал Петька. — Даже странно, говорят, без Башлыкова ни на шаг. Вот уж не думали.
Старичок засмеялся, усадил Петьку, разлил пиво, достал телятину и стал рассказывать, как он превосходно живёт. Времени сколько угодно, и он даже стал учиться на виолончели, потому что это инструмент, на котором можно, почти не умея играть, тем не менее играть очень прилично. Языки его тоже интересуют, особенно испанский, который по упрощённому методу можно, говорят, изучить в две недели. Петьке опять захотелось спросить его насчёт пенсии, но он, понятно, не стал, а чтобы расхотелось, сказал в уме несколько раз: «Пе-рекладина, пер-пендикуляр, перемена».
— Дяденька, так как же? — спросил он.
Башлыков подумал.
— Для Снежной Красавицы, конечно, рановато, — сказал он, — но, как говорится, будем посмотреть! — Он поднял вверх сухонький палец и повторил хвастливо: — Да-с, будем посмотреть!
И, выйдя в соседнюю комнату, он вернулся через несколько минут с веткой Снежной Красавицы.
Это была самая обыкновенная Снежная Красавица, но ведь, когда смотришь на неё, всегда кажется, что это дерево может расти только в сказках. Академик Глазенап, например, давно доказал, что оно как две капли воды похоже на невесту в подвенечном уборе. Но ещё больше оно похоже на невесту, которая наклонилась, чтобы поправить свой подвенечный убор, и выпрямилась, блестя глазами и раскрасневшись.
Раскрывающиеся трубочки цветка осторожно откидываются назад, а розовые пестики покрыты одним из самых изящных узоров, вышитым Дедом-Морозом в незапамятные времена.
— Вот-с, — сказал Башлыков с гордостью. — Какова?
Петя сказал, что красивее этой веточки он ничего в жизни не видел.
— Да-с, и притом — единственная. И не только единственная. Первая в Советском Союзе.
Осторожно держа перед собой приказ с приколотой к нему веточкой, Петя вышел от Башлыкова. С вокзала он пошёл пешком — боялся, что приказ изомнут в метро. Он шёл неторопливо, но, подойдя к пекарне, не выдержал, ринулся через улицу наискосок и ещё поддал, увидев Настеньку, сидевшую во дворе под китайским зонтиком, с книгой на коленях.
Она была в светло-жёлтом платье, лежавшем ровным кругом на земле, точно она сперва покружилась, а потом села, как это сделала бы девочка, впервые надевшая длинное платье. Если бы кому-нибудь пришла в голову мысль посмотреть на неё сверху, он увидел бы только два светлых круга — зонтика и платья.
Теперь всё было уже так хорошо, что лучше, кажется, некуда. С приказом в руке Петька подошёл к Настеньке. И вот тут случилось то, о чём накануне сообщили по радио: налетел шквал.
