– Ну вот и я за серебро ему служу.
– Охо-хой, послушай моего совета. Ты лучник, так что иди лучше всё время позади.
– Волк хватает последнего, не слышал такую мудрость?
– Так то волк.
– О чём баете? – это подал голос Лузгай.
«Они сейчас хоровод устроят», – зло подумал Корт.
– Тебе-то что?
– Боязно, Щурка.
– Всем боязно.
– Я не о том. Житомир сдержит своё слово, как обещал?
– Ты лучше такого больше не спрашивай. Слово у моего хозяина крепкое, как и кулак. Понял?
– Понял, – пискнул Лузгай и отвернулся в сторону.
– А ты, Корт, что решил?
– Я сплю, – ответил он.
– Как знаешь тогда.
На этот раз охотнику приснился другой сон, будто он снова в детстве оказался. К худу это или к добру, он не знал.
* * *
– Дедко! – разнёсся над чащей детский плач. – Дедко! – снова требовательно закричал ребёнок и топнул ногой. Даже не отрок, ещё чадо, от силы годков восьми, стояло посреди чащобы и утирало рукавом сопли и слёзы. Красное лицо так и горело от обиды и злобы. Он снова позвал, но лес молчал. Тогда мальчик сел около дуба, подобрал ноги и заревел, уткнувшись носом в колени.
– И чего ты шумишь? – сказал тихий добрый голос, явно принадлежащий старому человеку. – Сколько раз я тебе говорил – лес шума не любит.
– Дедко! – малыш бросился в объятия старику.
Пахло от него кожей и смолой, одет он был в простую льняную одежду зеленоватого цвета, голову венчала шапка чуть набекрень, из-под которой выбивались седые волосы. Борода тоже была белая как снег, но руки и тело хранили твёрдость, чему были подтверждением ровная осанка и тихий шаг. За спиной он носил тул со стрелами, а на тонком поясе – разные хитрые приспособления для охоты.
– Что ты, что ты, прекращай, – ласково приговаривал дедко, поглаживая мальца по голове, а тот всхлипывал и отвечал:
– Дедко… я… я к ним… больше не вернусь. Оставь меня… – Мальчик вытер нос. – Можно, я у тебя останусь? Я тебе пригожусь. Всё, что скажешь, делать буду. Только оставь.
– Да как же можно, человек с людьми жить должен, с такими же, как он.
– А ты? – малец поднял зарёванные глаза.
– А я что, – глянул дедко ласково. – Я непутёвый, каких поискать надо! Да и то в своё время жил в роду, в лес не убегал. А теперь я старый, мне уже не к чему общину искать. А тебе надо с погодками своими расти, чтобы ты ума-разума набирался, иначе никак.
– Да уже набрался. А меня взяли и чуть вожжами не выдрали.
– Не выдрали, потому что убежал?
– Угу.
– А за что наказать хотели?
– Да за то, что моё у меня отобрали.
– Хорошо, давай сделаем так: мы пойдём в деревню, а по пути ты мне расскажешь, как всё было. А на месте уже разберёмся. Одно скажу – я тебя в обиду не дам.
– Обещаешь?
Стозар свёл кустистые белые брови.
– Обидеть меня решил? – и тут же улыбнулся, увидев, как испуганно округлились глаза мальчика. – Иди уже.
– А волчонок-то вернулся, – первое, что крикнул мужик, правивший тын на окраине деревни, завидев мальчика, вышедшего из леса. – Давай иди быстрее, вот Охрип тебя выдерет, луну сидеть не сможешь, – и гнусаво захихикал.
– Ты бы за старосту не говорил, Горох, – посоветовал бесшумно вышедший из кустов старый охотник.
– Ой, Стозар, прости, не признал, – губы, поросшие редкими усиками, растянулись в угодливой улыбке, мужик поклонился так низко, что дырявая свитка, заляпанная землёй и навозом, почти коснулась земли.
– Охрип у себя дома?
– Конечно, мальца ждёт. Он ведь, энто, набедокурил тут у нас.
– Знаю, поэтому и пришёл, пусть староста решает, как положено.
Прежде чем войти в самый большой дом в деревне (всего их было три), Стозар с мальчишкой подождали, пока оттуда опрометью не выбегут все жильцы, в основном челядь и женщины. Всё они опасливо косились на Стозара, проходя мимо, но даже недовольно покачать головой за спиной у него не решались.
– Ты постой пока здесь у двери, – сказал охотник, – а я с твоим батькой поговорю. Не набедокурь тока, хорошо?
– Хорошо, – малец оглядел стоящих поодаль деревенских и задержал взгляд на троих отроках, остановившихся дальше всех.
– Смотри у меня. Давши слово – держись.
Охрип встретил Стозара, сидя за столом, неторопливо поедая тюрю из глиняной миски. Капли молока и крошки хлеба усыпали бороду, почти полностью закрывавшую грудь. Большие натруженные руки размеренно поднимали и опускали ложку и краюху хлеба. Староста смотрел на гостя хмуро, но без злобы.
– Здрав будь, Стозар, садись, посёрбаем вместе.
Рядом на столе стояла миска с такой же тюрей.
– Спасибо, Охрип, не откажусь.
Лет старосте было немало, но Стозар всё равно выглядел старше. Не телом, а взглядом, лицом, повадкой, именно старше, а не старее, мудрее, если угодно.
Мужчины без спешки опустошили посуду, торопятся только дурни да изверги. Охрип посмотрел в пустую тарелку, потом в угол, где в загоне стояли овцы, постучал ладонью по столу.
– Пришёл о своём мальце говорить?
– О нём, о ком же ещё.
– Да, удружил ты мне, когда этакого бирюка принёс в люльке.
– Он хороший отрок, а бедокурить случается всем детям. Тем более он в своём праве был, у него отнять его вещь хотели.
– Если бы он пожаловался мне или Луше, я бы сам наказал баловников. Если бы они драться стали, я бы их разнял и выпорол. А твой, знаешь, что учудил? – Охрип с силой хлопнул ладонью по столу.
– Знаю, но хочу тебя послушать.
– Расскажу, – староста начинал потихоньку закипать. – К старшему, значит, подкрался тишком, выждал момент да ошеломил по затылку. Он же так и зашибить мог отрока, пусть тот и на три года его старше. А двое других яму выгребную чистили, так он к ним тоже подкрался да обоих в яму скинул! Твоя, не отнекивайся, твоя наука, Стозар. Скинул да ещё палкой в них потыкал, чтобы выбраться труднее было. Но это ещё ладно. Я старший в роду, сам к нему пришёл, чтобы наказать, как будто мне делать больше нечего. А он меня не послушался! – теперь уже кулак грохнулся о стол. – Меня, старшего в роду, который его кормит и поит! Мало того, он из моих рук вывернулся и укусил даже! Чисто волчонок. Байстрюк серый, пользы от твоего мальца никакой!
– А вырвался он от тебя, когда ты его выдрать хотел? – спросил Стозар.
– Да! И что с того? Или я уже не в своём праве над дитятком, которого в свой род принял? Принял по твоей просьбе! Или скажешь, малец по уму поступил, всё верно сделал?
