За миг до этого Корт успел выпустить еще одну стрелу. И тут же присел, сообразив, что делать. Над его головой стремительно, как молния, пролетело едва различимое глазом оружие. С низким звоном секира воткнулась в ствол дерева.
Навь заверещала, перекрывая все остальные звуки, её лицо больше не походило на человеческое: это была забрызганная кровью маска злобы и ярости. Навь метнулась к охотнику, раскинув руки и согнув пальцы, словно крючья. Ей удалось сделать два шага, потом колено не выдержало и сломалось. Именно то, в которое угодили две стрелы Корта.
Навь рухнула на мох и завизжала с новой силой, но опять вскочила – уже на одной ноге – и попыталась дотянуться до Корта.
Тот бросился от неё наутёк, он не сомневался, что та даже голыми руками сможет с ним справиться. На бегу он наложил стрелу, оборачиваясь, натянул лук, выстрелил, потом сразу ещё. Обе стрелы попали в цель: одна в пах, другая в ключицу возле шеи, чуть выше ворота куртки.
Этого навь уже не выдержала и рухнула на землю. Корт остановился перевести дух, но не стоял без дела.
Он демонстративно вытащил стрелу из колчана, продел её сквозь кольцо на груди. Навь это увидела и сразу завопила с такой силой, словно хотела выплюнуть свои лёгкие, а потом попыталась встать.
Корт ей этого не позволил, быстро натянул тетиву и выстрелил. В последний момент отродье Кромки попыталось прикрыться рукой, но стрела пробила ладонь и попала точно в глаз. Тварь изогнулась, как тонкая ветка в огне, издала протяжный хрип и затихла. Лес накрыла пронзительная тишина, а Корт слушал стук крови в ушах, глядя на поверженного врага.
– Корт, это ты, неужели? А я думал, мне…
– Стоять! – рявкнул охотник, завидев выбирающегося из зарослей Щурку. – Руки на дерево положи и не вздумай дёргаться.
– Ты чего?
– Делай, что сказано, а то стрелой пропорю!
Приказчик подчинился, Корт подбежал к нему, приложил кольцо ко лбу, внимательно посмотрел в глаза.
– Да чистый я, чистый, а этот что? Убит?
– Вроде да, только его сжечь надо. Ты купца своего по пути не видел? Как ты вообще здесь оказался?
– Я отошёл от лагеря, потом слышу хохот и крики, я со страху в камыш нырнул, просидел там какое-то время, а месяц уже спрятался, тут слышу – по тропинке кто-то идёт. Я чуть в болото не нырнул, потом слышу – прошли мимо, выглядываю, а это Житомир идёт, я его кафтан даже со спины узнаю, мы его в Плескове за две бобровьи шкурки купили, скорняк сперва просил пять.
– Дальше-то что было?
– Ну вот я и говорю ему: «Какие пять, за него две белки много будет!»
– Житомир куда пошёл?!
– А… Да я не знаю. Наверное, к реке, куда же ещё ему деться. А я в кустах остался, страшно же за ним идти. Потом слышу, из рощи опять крики, думаю, может, всё-таки помочь надо, ведь раз шум, то и сеча идёт. Может, это вы со Ступкой как-то навь обратали. А что с ним стало?
– С ним всё. Спасибо тебе, Щурка, помог ты мне, очень помог.
– Как же… мы же всё-таки из одной братины пили, – робко улыбнулся приказчик.
– И всё равно спасибо. Раз такое дело, поможешь мне доделать тут всё?
– Конечно, говори что делать.
Изрядную часть рощи пришлось пустить на посмертный костёр для северянина. Такой кострище Свея точно не разочаровал бы. Корт строго-настрого запретил брать что-либо с тела Нави, впрочем, Щурка и сам не рвался, а вот насчёт секиры спросил:
– С ней что делать, может, выбить?
– Не трогай её ни за что.
– Да я дубину возьму какую-нибудь.
– Нет, не будем рисковать.
Пришлось развести отдельный костёр под ольхой, которую чуть не расщепила надвое секира. Дерево вскоре не выдержало, лопнуло точно по трещине от оружия. Секира рухнула в огонь, и пламя быстро охватило топорище и скрыло лезвие под слоем копоти.
Щурка и Корт сидели, глядя на огонь, изредка бросая туда шишки и палки от нечего делать.
– Что думаешь теперь делать, куда пойдёшь? – спросил приказчик.
– Не знаю, – ответил охотник, бросая очередную шишку.
– У тебя, правда, никого нет из рода?
– Все, кто остался, теперь живут в другой общине, и я там лишним буду.
– А я, наверное, в Новый Город поплыву, Житомиру я уже буду не нужен. Не хочешь со мной?
– Погоди, а с ним что?
– С кем, с Новым Городом?
– С купцом твоим! Он же чашу серебряную из кургана тащит, а от неё за версту Кромкой несёт.
– Тебе-то что за дело? Другие разберутся.
– Другие…
Корт улыбнулся, и от его улыбки по спине Щурки пробежали мурашки. А Корт, наоборот, был счастлив: впервые после того, как его родную деревню сожгли, у него появилась чёткая, ясная цель.
– Нет, Щурка, это моё дело, – сказал он, вставая. – Эту погань нужно выжигать с земли калёным железом, иначе как с раной гнилой – всю руку отрубать придётся. Тебя с собой не зову, понимаю, дело опасное.
– Погоди, куда ты собрался? Житомир скорее всего в город пойдёт, а тебе туда из-за посадника путь заказан. Житомир с ним дружен, по крайней мере к его словам прислушивается.
– Ничего, придумаю что-нибудь.
– Ну и упрямый ты! Ладно, пошли, чего уж, всё равно нам пока по пути.
Выйдя из болот, путники, как и ожидали, не обнаружили челнока. Одному человеку с ним вполне по силам справиться, тем более идти надо было вниз по течению.
Так что Щурке с Кортом пришлось быстро смастерить незамысловатый плот, чтобы догнать купца. Это была даже не однодеревка, но главное, что на воде держалась.
Но им повезло. Едва только они вышли из мелких протоков, им повстречалась небольшая ладья, в которой плыли знакомые с Щуркой скорняки, те с радостью приняли попутчиков на борт. До нужной пристани они добрались без приключений.
– И что теперь думаешь делать? – поинтересовался Щурка, когда они с Кортом шагали по жёлтому песку пристани, стараясь не попадаться на глаза страже. Кто знает, что Житомир мог им наплести, если он тут уже побывал.
– Подождём, осмотримся. Я думаю… Я уверен, что нам повезет.
– Когда ты такое говорил?
Но Корт направился к воротам. По дороге катило несколько телег, на одной из них он заметил знакомое лицо.
– День добрый, Кандыба. Как торговля?
– Торговля хорошо, а пока руки крепкие, то и ремесло ладится. Только я что-то не припомню, кто ты такой, – ответил кожемяка. Потом он заметил Щурку, которого хорошо знал. – А, Щурка, ты уже приплыл? Хозяин твой вчера днём еще прибыл.
– О нём мы и хотели расспросить. Вспомнил уже меня, Кандыба? Как заступался за меня перед Заяром?
