– Я ненормальная… – Лена удрученно пожала плечами. – Наверное, какое-то психическое отклонение. Это надо копаться в моем прошлом где-то на уровне детского сада. Сама я не помню, но рассказывали, что воспитательница в детском саду раздевала нас догола и выставляла на общее обозрение, если мы что-то натворим. И психиатр сказал, что, вероятно, у меня выработался стойкий условный рефлекс: голое тело – это постыдно, это плохо, это преступление. И я ничего не могу с собой поделать. Психиатр также сказал, что, возможно, это с годами исчезнет, и, скорее всего, когда я выйду замуж. Ну вот… как-то так.
Настя поморщилась и выругала саму себя: и правда, чего пристала к девчонке?! Хочется на ком-то сорвать свою досаду и злость? Так ведь не она же виновата в том, что случилось с миром! Ну черт же подери!
Но это тоже слабость – когда человек, вместо того чтобы перебороть свои комплексы, срывается на посторонних, совершенно ни в чем не виноватых. Настя читала об этом в сети.
– Прости, – вздохнула Настя. – Сука я и стерва! Прости! Сейчас пойду оденусь. Я не думала, что все так далеко зашло.
– Ты не сука и не стерва, – как-то совсем по-детски улыбнулась Лена и вдруг стала такой невероятно красивой, что Настя даже поразилась. Сине-голубые глаза сияли, толстая русая коса, белая кожа, красивые плечи… да с нее можно икону писать! Настоящая русская красавица! А вчера выглядела такой простушкой, такой бесцветной, никакой… и как это Настя проглядела ее красоту? А все потому, что привыкла смотреть поверху, все на бегу! А девчонка и красива, и умна, и совсем даже не стерва. И, кстати, все прекрасно понимает. Что тут же и доказала…
– Ты очень хорошая… – после маленькой паузы продолжила Лена. – Только вся на взводе и с трудом сдерживаешь эмоции. Тебе хочется их выплеснуть, но ты не можешь, потому что боишься показаться слабой. Даже передо мной. И потому тебе еще труднее. Сдерживаться труднее. А мне легче, потому что я могу опереться на тебя. И знаю, что ты меня не бросишь и не подведешь.
– Да откуда ты все знаешь-то?! Ты видишь меня в первый раз в жизни! – не думая, брякнула вдруг порозовевшая Настя. – Ты не должна доверять первой попавшейся девчонке! Ты вообще не должна никому доверять!
– Но кому-то ведь надо верить? – вздохнула Лена. – Иначе как жить? Как иначе мы соберем вокруг нас людей? Или к кому-то примкнем? Верить нужно! Неужели в этом мире остались одни негодяи? Ведь мы с тобой – хорошие! Мы же не подлые! Так почему же мы сразу считаем ВСЕХ выживших подлецами? Может, остались жить добрые люди?! Такие, как мы?!
Резон в ее словах, конечно, был. Все логично. Вот только жизненный опыт Насти показывал, что даже в «мирное» время всем подряд верить было нельзя. А уж теперь, когда нет ни закона, ни морали – ой, нет! Я погожу кому-то верить!
Одеваться Настя все-таки не пошла. Вяло попила чаю, молча, думая о своем и обо всем сразу, съела пару бутербродов с сыром и колбасой, приготовленных хозяйственной Леной, и только тогда пошла собираться, равнодушно думая о том, где бы добыть хотя бы палку для обороны от «добрых людей». И тут же прекрасно осознавая, что победить сможет только хитростью и коварством, подкравшись к «доброму человеку» сзади и неожиданно врезав ему дубиной по башке. Что бы там ни говорили, но крепкого мальчишки ее возраста в открытом бою Насте не одолеть. Единоборствам она не училась, а крепость мышц, обретенная в тренажерном зале при их жилом комплексе, дала ей только выносливость и способность бежать от опасности долго и быстро. Конечно, и это немаловажно, но сейчас она остро пожалела, что в свое время не пошла в секцию карате или на худой конец какого-нибудь айкидо. Сейчас точно чувствовала бы себя гораздо увереннее.
А после завтрака-обеда они пошли на разведку. Осмотреться, прислушаться и попробовать найти людей. А когда найдут – попытаться определить их, так сказать, социальный уровень и степень исходящей от них опасности.
Пока спускались по лестнице, прислушивались, нет ли голосов за дверями квартир. Но было тихо. То ли выжившие попрятались, то ли за дверями находились лишь трупы – всюду могильная тишина и мерзкий запах мертвечины.
Стучать в двери не стали, справедливо решив, что, если бы кто и выжил, он не стал бы сидеть взаперти и вдыхать запах тлена. Он обязательно попытался бы выйти наружу, как это сделали Настя и Лена. Значит, живых в квартирах не осталось.
Улица поразила Настю своей безлюдностью, а еще тем, что все вокруг напоминало когда-то виденное в фильмах о постапокалипсисе. Настя будто перенеслась в один из таких фильмов: разбросанные по дороге машины с мертвецами за рулем; разлагающиеся, вздутые от жары трупы, кучами мусора лежащие на тротуарах, у подъездов домов, возле машин и везде, куда только мог упасть взгляд. Мертвецы, мухи и запах. Отвратительный, впитывающийся в одежду, в легкие, даже в поры кожи.
Насте подумалось: она настолько пропиталась этим запахом, что, даже если уедет из города туда, где нет ни одного покойника, все равно на нее будут садиться мухи в поисках разлагающейся плоти. Пахнет она теперь, как ходячий мертвец.
А могло быть еще хуже, если бы тут появились зомби! Ну как в том сериале про оживших мертвецов. Вот сейчас было бы дело: никакого оружия и в напарниках девочка-припевочка с «комплексом обнаженки»! Ни сбежать, ни защититься! Почему нельзя сбежать? Да потому, что она «хорошая и не стерва»! И не бросит эту чертову «дюймовочку»! И сдохнет вместе с ней!
– Настя! Слышишь?
Голос Лены был напряженным, она вцепилась в руку Насти так, что та даже поморщилась. Сильная, на удивление сильная хватка!
Сейчас и Настя услышала – где-то работал двигатель машины. Где-то там, далеко впереди.
– Это на Коне`чке! – возбужденно выдохнула Лена. – Пойдем посмотрим?
«Само собой – пойдем!» – хотела сказать Настя, но лишь кивнула. И они быстрым шагом пошли вперед, оглядываясь по сторонам и прижимаясь к стенам домов.
До Конечки было совсем недалеко, идти минут пятнадцать или даже десять, но быстро они добрались или шли медленно и долго – Настя, потеряв ощущение времени, не поняла. В самом уже конце пришлось низко пригибаться и прятаться за кустами и брошенными машинами.
Но прятались совсем зря: в обозримом пространстве никого видно не было, шум доносился из-за угла дома, стоявшего напротив «Пятерочки», так что Настя припала к стене дома и выглянула из-за угла, уже не так сильно опасаясь, что ее заметят.
Вначале ничего не увидела, только тонкую нитку, тянущуюся через тротуар к некой пристройке к зданию, потом увидела капот большого джипа и заметила сидящего в нем человека, лицо которого разглядеть не сумела.
А потом грохнуло! Что-то сломалось со скрежетом и скрипом, а в джип полетели куски камня, ударившего в капот машины с таким гулом, что этот гул, наверное, можно было услышать и за несколько километров от места происшествия.
Машина перестала тарахтеть, заработав на малых оборотах, а потом случилось то, что заставило Настю отпрянуть: из-за капота машины выскочил мальчишка лет пятнадцати – небольшого роста, широкоплечий и крепкий, с удивительно неприятным, грязным, окровавленным лицом. Волосы мальчишки были всклокочены, лицо искажено гримасой, а самое отвратительное – он начал ругаться матом и орать. Так безумно, так дико орать и так грязно материться, что у Насти даже замерло и засбоило сердце – вот оно! Вот эти малолетние подонки из банд, о которых говорил отец Лены!
