Настя не поняла, почему они кричат, а когда парень показал пальцем в ее сторону, решила – настало время последней битвы! Она решила, что все равно успеет полоснуть себя по горлу, но прежде попробует завалить еще хотя бы одного гада! Нельзя же просто так взять и сдаться?! Уйти, не прихватив с собой ни одного врага!
И тут ударили очереди. Такие громкие, такие оглушающие, что Настя от неожиданности присела – и правильно сделала. Двое из врагов оказались как раз на векторе выстрелов, и теперь пули свистели у нее над головой, разрывая тела, разнося в клочья головы.
Первая же очередь срезала троих, отбросив их метра на два и покатив по асфальту. Еще троих срезала вторая очередь патронов на пять, запоздавшая на секунду, но не менее эффективная. Эти грохнулись на «Приору» и сползли по ней, оставляя на белом боку машины ярко-красные разводы.
Двух свалили выстрелы, просвистевшие над головой Насти, завороженно смотревшей на то, как падают отброшенные тяжелыми пулями фигуры, как их подбрасывает, разворачивает в воздухе, будто в замедленной съемке.
Последний, вожак группы, попытался запрыгнуть в машину и дать задний ход. Пули достали его, когда он уже включил заднюю передачу и попытался рвануть с места. Нажав педаль газа, он скончался, и машина, управляемая трупом, пошла по широкой дуге и с визгом и ревом терзаемого высокими оборотами двигателя ушла в кювет под мост, по пути снеся дорожный знак и прыгнув, как машина киношного героя. Уже на земле она перевернулась на крышу и зажужжала в воздухе колесами – нога мертвеца так и держала педаль газа, а двигатель вырабатывал последние капли топлива, попавшие в его инжектор. Наконец, выработав горючее, «Приора» затихла, и на дороге настала тишина, разгоняемая только рокотом дизеля джипа и тихим бормотанием двигателя серебристой иномарки поверженных врагов.
Настя медленно поднялась во весь рост и обернулась к тем, кто вышел из джипа. Она не боялась. Чего может бояться та, что прошла через унижения и смерть? Убьют? Так она и хотела умереть и мечтала лишь о том, как бы захватить с собой хотя бы одного врага. А эти… может, они и такие же, какими были валяющиеся теперь перед ней на дороге изуверы, но парни из джипа ей ничего пока что не сделали – плохого. И наоборот, сделали все, о чем она сейчас только и мечтала.
Их было трое. Впереди – высоченный парень на вид лет семнадцати, не меньше. В руках у него здоровенный автомат, если Настя не ошибается, автомат Калашникова. У него такой кривой… как он называется? Рожок? Магазин? Только огромный… или ей так кажется, что огромный?
Если бы Настя не знала, что все, кому больше пятнадцати лет, умерли, она бы поклялась, что парню и в самом деле семнадцать или даже двадцать – такой он был огромный, плечистый, а еще привлекал внимание его взгляд. Странный такой, не детский. Очень серьезный и взрослый.
За ним шел небольшой шустрый парнишка с похожим автоматом, слишком для него большим. Если у высокого автомат был, можно сказать, «на месте» в здоровенных ручищах, то здесь ощущение возникало другое – мальчишка играет с оружием, которое потихоньку спер у отца.
Впрочем, парнишка держал автомат уверенно, не так, как держат «для понта», а так, словно готов готов открыть огонь в любую секунду. И Настя его узнала! Это был тот самый, страшненький, похожий на шуструю мартышку парень, дико вопивший матом возле джипа… Да, это тот самый джип! Тот самый, к которому она тогда не подошла!
Высокий и коротышка – в камуфляже и в военных жилетах с карманами, из которых торчат запасные рожки к автомату. А на поясах – кобуры с пистолетами.
Третий парень ничем примечательным не выделялся. Аккуратно одетый в модную, даже отглаженную одежду (рубашка, слаксы, кроссовки) – типичный мажор, да и только, мальчик из «хорошей семьи». Пшеничные волосы аккуратно уложены, голубые глаза смотрят внимательно, но не так, как… в общем, не ощупывают ее голое тело, особенно… хм… некоторые места. И вообще, все трое на удивление равнодушно оглядели голую девушку, даже более того – как-то странно стыдливо отвели взгляды, стараясь не смотреть на Настю, будто не желая оскорбить ее своим «вниманием».
У третьего тоже было оружие – странный короткий автомат, который он держал у плеча, внимательно поглядывая по сторонам, видимо, ожидая нападения. Только кто может напасть? Все убиты. Все закончилось!
Нет, не все, не все закончилось. Двое возле машины зашевелились, застонали, один из преследователей сел, бессмысленным взглядом посмотрел на девушку, на парней с автоматами и, задыхаясь, держась за простреленную грудь, простонал:
– Не убивайте! Пожалуйста! Не убивайте! Я не хочу умирать!
Настя повернулась к нему, не заботясь о том, что за спиной у нее остались трое вооруженных до зубов парней, и, подойдя ближе, остановилась в шаге от раненого.
Тот уперся взглядом в подошедшую Настю и сделал движение левой, здоровой рукой, будто хотел заслониться. Она не обратила на его движение никакого внимания, наклонилась, подняла с асфальта мачете – блестящее, со следами заточки на расширяющемся к концу лезвии. Нетяжелое, Настя легко его подняла.
– Ты че?! Ты че?! – Парень задергался, застонал от боли. – Не надо!
– А когда меня трахал, было надо? – бесцветным, тусклым голосом осведомилась Настя. – Тебе нравилось? Как ты тогда смеялся! Весело было?
– Не надо! Не…
Он не успел договорить. Настя вскинула вверх мачете, лезвие сверкнуло в лучах солнца и опустилось.
Кровь. Плоть. Кости. Кровь. Мачете взлетало вверх и опускалось снова и снова…
– Хватит! Прекрати!
Настя отпрыгнула назад, держа мачете наперевес:
– Не трогайте меня! Не трогайте! Я всех убью! Всех! Мрази! Мрази…
Настю трясло, губы дергались, в глазах крутились красные круги, и ей внезапно стало так плохо, так плохо… в ушах зазвенело, и она мягко, медленно опустилась на дорогу, и последней ее мыслью было: «Предало! Тело предало! Господи, хоть бы не очнуться! Хоть бы умереть».
15 июня. Утро. Андрей Комаров
Никто ночью нас с Митькой убивать не пришел, пулеметы наши не понадобились. Спали мы сладко, как младенцы, под рулады соловьев и запах реки, который ночной ветерок забрасывал к нам от Волги. Ну да, окна мы слегка приоткрыли, хотя кондиционер врубили на полную. Люблю прохладу и терпеть не могу жару. А вообще-то надо привыкать! Скоро отключат электричество, и что тогда? А я такой весь избалованный кондиционерами!
Но это я так, можно сказать, ворчу не по делу. С утра никакого настроения заниматься делами. И вообще чем-либо заниматься. Встать пришлось рано, в шесть часов – пока умылись, пока позавтракали, уже и семь! Дел полно, надо по холодку кое-что сделать. Потом отдохнем… хм… когда-нибудь! Пора цивилизацию восстанавливать!
Я понимал, что по большому счету спешить-то нам и некуда. Кто нас ждет? Зачем торопиться? ТЕПЕРЬ мир живет по другому графику жизни – неспешно, сонно, как в Средние века, в которые мы плюхнулись со всего размаха. Или даже не в Средние? А в первобытно-общинный строй?
