Толстуха тут же дернулась, визжа свою «старую песню о главном»:
– Убью! Я ее убью! Положите оружие!
– Маша, слушай меня и не перебивай… – сказал я жестко и серьезно. – Это только в кино тупые полицейские всегда кладут оружие на пол, если их друзей взяли в заложники. В жизни такого не бывает. В жизни будет так: я эту девушку не знаю. Она мне чужая. Потому убьешь ты ее или нет, мне безразлично. Как только ты ее убьешь, тут же получишь пулю в живот. Именно в живот, чтобы умирала подольше. Я сегодня убил уже человек тридцать, не меньше. И мне плевать, что с тобой будет. Понимаешь? Ты думаешь дождаться своих? Не дождешься. Сейчас я выстрелю и, возможно, убью эту девушку. Но одновременно попаду и в тебя. Тебе это надо?
Я говорил и смотрел в тупые, с расширенными зрачками глаза девки – она была безумна. Безумна до такой степени, что никакие доводы, никакие уговоры на нее не подействуют. Даже если бы я сказал, что отпущу ее, что ничего ей не будет, когда она отпустит Лену, все равно бы ничего не получилось. Ко всему прочему, девка обкурилась до потери разума, и сейчас с ней говорить совершенно бесполезно.
Да я и не собирался с ней говорить. Я ее заговаривал, медленно, по сантиметру сдвигаясь вправо. И заметил, что Настя (не девушка, а сокровище!) так же медленно, как улитка, сдвигается влево. Мы расходились в стороны, открывая цель все больше и больше. Главное, чтобы и вправду не резанула. Вон уже капли крови и по груди побежали…
Продолжая нести какую-то чушь, я поднял автомат, прицелился и спросил:
– Как ее видишь?
– Хорошо вижу! – откликнулась Настя. – Отлично вижу! Сейчас я ей плечо разнесу!
Как и следовало ожидать, толстуха тут же дернулась в мою сторону, уберегая плечо от неминуемой кары, и… получила пулю в висок. Пуля прошла наискосок, вспаривая черепную коробку, и снесла ей всю левую половину черепа. Больше всего я боялся, что при падении она все-таки успеет перехватить горло своему «щиту», но… у нее не получилось. Пуля оглушила, вырубила, убила мозг, и рука с ножом тут же ослабла и опустилась. Толстуха рухнула на спину, со всего размаха ударившись головой об пол, и забрызгала кровью и свою пленницу, и стену, и даже меня. Раны на голове всегда сильно кровят. Это я знаю с самого детства, я когда-то напоролся макушкой на гвоздь в притолоке дедова сарая. Кровь тогда брызгала чуть не фонтаном. Смешно, но тогда я подумал, что скоро умру, – так страшно полилась у меня кровь.
Как ни странно, она была еще жива, когда Настя подошла к ней и встала, всматриваясь в ее лицо. Настя подняла пистолет, направила его в лицо толстухи и трижды выстрелила, разнося череп в клочья. В углу комнаты кто-то тихо заскулил, будто ушибленная собачка.
По телу практически обезглавленной толстухи пробегали последние судороги уходящей жизни, а над ухом уже прогудела здоровенная зеленая муха, которая едва не истекала белыми, жирными мушиными яйцами, из которых выведутся шустрые опарыши, хорошая насадка при ловле рыбы. Как давно я не был на рыбалке! Как давно! А ведь Волга теперь под боком… глупая мысль, ага.
А потом Настя подошла к застывшей на месте, побелевшей Ленке, обняла ее, и секунды три девушки стояли сцепившись, как сиамские близнецы.
– Девчонки, на выход! – приказал я и, выщелкнув из укорота магазин, посмотрел, сколько в нем осталось патронов. Патронов осталось мало, так что я сменил магазин, а почти пустой сунул в карман разгрузки. Потом набью, как время будет.
Дальше время пошло вскачь – всех девчонок, что были в комнате, вывели наружу, в коридор, где я и рассмотрел во всех подробностях последствия того, что с ними творили. А творили все, что хотели, и такое, о чем я даже не смел догадываться, уж очень это все было мерзко. Я увидел и следы ожогов от сигаретных окурков, и порезы, и следы порки, и… много чего еще увидел. Как Настя и рассказывала, трое девчонок лет одиннадцати-двенадцати были практически неадекватны – в глазах пустота, лица каменные и спокойные, как… как у покойниц. Их в теле не было. Души куда-то ушли, улетели, оставив пустую оболочку страдать, сколько у нее на то хватит сил и здоровья.
Теперь я уже не жалел, что буквально каленым железом выжег всю эту нечисть. Нельзя оставлять такие анклавы в целости и сохранности! И не потому, что они иной веры и национальности – чихал я на все эти «допотопные» проблемы! Плевать мне на любые веры и на любые нации! Тут главное – как они себя повели! Как начали организовывать будущую цивилизацию. И вот эта их подлая, грязная цивилизация будущего мне не нравится. Она мне не нужна! И никому не нужна!
– Пошли! – приказал я, встав во главе «колонны». Настя с Леной – позади. Настя с пистолетом в руках, с автоматом на груди – воинственная амазонка. Лена шла как была – не потребовала одеть ее, никаких требований не было вообще. Шла как по пляжу или как по улице – равнодушно, вроде и не замечая того, что полностью обнажена. То ли это шоковое состояние после стресса, когда моя пуля просвистела в сантиметре от ее виска, то ли равнодушие к таким глупостям, как нагота и все такое прочее, возникло после изнасилования толпой похотливых, разнузданных парней.
А может, она все-таки сохранила разум и понимает, что времени нет одеваться: вернутся хозяева общежития, и начнется самая настоящая бойня. Кто сейчас прочитает ее мысли? В любом случае Лена спокойно идет, не требует лишнего, и это очень даже хорошо. Как только приедем домой, мы ее оденем и обуем. А пока пусть потерпит.
Босые ноги шлепали по лестнице, пахло жареным луком, кровью, а еще нечистотами из неисправного туалета. Вдруг подумал о том, что запах падали я уже почти не улавливаю. Наверное, мозг «отключил» восприятие запаха, ставшего привычным. И в наступившей тишине нового мира сделал более острым мой слух. И я услышал гул двигателя.
Да, это был рокот грузовика, дизельного грузовика, насколько я это понимаю. И ехал он сюда! Звук делался все более громким, и это было очень нехорошо!
– Сесть! Всем – сесть! – приказал я и оглянулся на Настю. – Настя, ко мне!
Настя тут же рванулась вперед, по дороге усаживая безвольных девчонок на ступени лестницы и остановилась рядом со мной, тяжело дыша, взволнованная и серьезная:
– Вернулись?!
– Похоже, да! – кивнул я на здоровенный красный грузовик, разворачивавшийся возле магазина канцтоваров.
– Что будем делать?
– Встречать будем… что же еще, – медленно проговорил я, глядя на людей, выскакивающих из кабины и кузова. – Постой! Ну-ка глянь! Мне кажется, это не они. Ни одного кавказца! Ах ты черт! Точно не они! Это Глад!
– Что за Глад? – Настя удивленно пожала плечами. – Никогда не слышала.
– И не надо слышать. И хорошо, что не слышала! Подонок есть такой… мразь. Ничуть не лучше здешних тварей. Я однажды ему зуб выбил.
– За что? – Настя хмыкнула, внимательно посмотрела в окно. – Кто из них Глад?
– А вон тот… низенький такой, похожий на обезьяну. Широкоплечий. Вот это он. А это его кодла. Ну… шайка. Или как ее назвать… банда, в общем! АУЕ – слышала про такое? Вот это они. Мрази – не лучше твоих кавказцев. И кстати, ненавидят кавказцев до офигения! Похоже, решили с ними разобраться – видишь, стволы у них? Только бы парни не начали раньше времени стрелять… только бы выждали! Вот что, Настя, автомат в руки, пистолет отдай Лене. Она вообще в силах что-то понять?
