Добежав до заднего крыльца, они постучали и стали ждать, чтобы Флетчер открыл им дверь. Воображение Коры рисовало ей таящиеся в чаще поисковые отряды, они уже приготовились к броску на открытую местность. Или притаились внутри дома. Но вот наконец и Флетчер, который ведет их на кухню.
Кухня оказалась маленькой, но уютной. Развешанные на крючках любимые хозяйкины кастрюли демонстрировали закопченные донышки. Пестрые цветы с выгона весело смеялись в вазе тонкого стекла. Старый бладхаунд с красными слезящимися глазами даже не пошевелился в своем углу, демонстрируя полное безразличие к гостям. Кора и Цезарь жадно припали к кувшину, который дал им хозяин. Вид непрошеной попутчицы Цезаря его не радовал, но ведь весь план побега с самого начала пошел наперекосяк.
Пока они утоляли жажду, Флетчер рассказал им о том, что произошло во время их отсутствия. Во-первых, мать Милашки, Джиа, сразу же хватилась дочери и пошла искать ее по деревне. Шума она старалась не поднимать. Милашке нравились парни с плантации, а парням с плантации нравилась Милашка. Но тут старуха попалась на глаза одному из десятников, и он мигом вытянул из нее правду.
Цезарь и Кора переглянулись. Оказывается, никакого шестичасового задела по времени у них не было. С самого начала на хвосте висели патрульщики.
Не успело взойти солнце, рассказывал Флетчер, как их уже искали всем округом. В поисках не принимал участие только ленивый. Терренс обещал за их поимку баснословную сумму. Объявления были расклеены на каждом столбе. К охоте присоединилось все окружное отребье. Местная пьянь, дрянь и рвань, не заработавшая себе даже на пару подметок, тряслась в предвкушении расправы с цветными. Шайки этих белых прочесывали невольничьи деревни, обшаривали дома свободных негров.
Провидение оказалось к беглецам милостиво. Охотники были уверены, что они прячутся на болотах, ведь две девки – такой камень на шее, что далеко не уйдешь. Невольники из этих мест всегда бежали через трясину, а куда им еще было податься? Тут, в самом сердце Юга, не найти было ни добрых белых аболиционистов, ни подземной железной дороги, готовой домчать своенравного ниггера, куда он пожелает. Так изначальный просчет преследователей позволил троице беспрепятственно уйти далеко на северо-восток.
Пока они не нарвались на кабанью охоту. Милашку доставили на плантацию. За это время патрульщики уже дважды наведывались к Флетчеру, пытаясь что-нибудь вынюхать. Они же приносили на хвосте вести, из которых самой ужасной была новость о том, что младший из охотников, двенадцатилетний паренек, так и не пришел в себя после полученных увечий. Так что теперь в глазах жителей округа Цезарь и Кора были убийцами. Белые алкали крови.
Цезарь спрятал лицо в ладони, и Флетчер ободряюще положил ему руку на плечо. Корино равнодушие к полученным известиям не осталось незамеченным. Оба мужчины ждали от нее реакции. Она отломила себе кусок хлеба и сунула в рот. Пусть Цезарь терзается за двоих.
Их рассказ о побеге и о том, как на самом деле происходила схватка в лесу, в значительной степени облегчил Флетчеру душу. Присутствие их троих на этой кухне означало, что Милашка ничего про железную дорогу не знала и что ни Цезарь, ни Кора ни разу не обмолвились при ней о Флетчере. Значит, надо было двигаться дальше.
Пока они жадно запихивали в рот ломти ржаного хлеба с окороком, предстояло взвесить преимущества передвижения при свете дня и под покровом ночи. Говорили только мужчины. Кора почла за лучшее не вмешиваться. В большой мир она вышла впервые и многого в нем не знала, хотя, спроси ее кто, она бы ответила, что уносить ноги надо немедленно. Каждая миля между нею и плантацией была ее победой. И ей хотелось еще.
Мужчины постановили, что разумнее всего будет перевезти двух беглых невольников в повозке Флетчера, прикрыв их джутовой циновкой, причем делать это надо немедленно и не таясь, чтобы не нужно было прятаться в подвале и дергаться, дома ли миссис Флетчер.
– Ну, раз вы так считаете, – протянула Кора.
Бладхаунд перднул на всю кухню.
Цезарь и Кора лежали, забившись между ящиками Флетчера. С дороги не доносилось посторонних звуков. Солнечный свет путался в кронах деревьев на обочине и проникал сквозь волокна циновки вместе с голосом Флетчера, который что-то втолковывал своим лошадям. Кора смежила было веки, но перед глазами возник образ лежавшего на кровати мальчика с перевязанной головой, склонившегося над ним бородатого отца, и сна как не бывало. Он оказался младше, чем она думала. Но он сам нарвался. Нечего было руки распускать. Раз мальчик, надо по ночам дома сидеть, а не на кабана ходить. Пришел он в себя или нет, ей без разницы. Их все равно убьют, даже если бы он не помер.
Ее разбудил городской шум. Ей оставалось только рисовать в воображении, как все это выглядит на самом деле: занятые своими делами люди, бойко торгующие лавки, объезжающие друг друга экипажи и повозки. И голоса. Совсем рядом стрекотала оголтелая бестелесная толпа. Цезарь стиснул ей руку. Ящики, между которыми они прятались, не позволяли Коре увидеть его лицо, но она знала, что на нем написано. Вдруг Флетчер остановил лошадей. Кора ждала, что циновку вот-вот сдернут, в голове ее вихрем проносились последующие злоключения. Беспощадный солнечный свет. Флетчера бьют плетьми, потом бросают в тюрьму или даже линчуют за укрывательство не просто беглых негров, а убийц. Кору и Цезаря незамедлительно избивает ретивая толпа, но это только приготовление перед отправкой их на плантацию, где Терренс изобретет для них пытки, перед которыми даже муки Большого Энтони померкнут. Которым в этот момент подвергается Милашка, если только приговор не отсрочили, чтобы, когда поймают Кору с Цезарем, терзать всю троицу разом. У Коры перехватило дыхание.
Флетчер остановился, потому что его окликнул знакомый. Он привалился плечом к повозке, которая накренилась на один бок, и раздался шум. Виновата была Кора, но человек ничего не заметил. Он поздоровался и сообщил Флетчеру свежие новости об облаве: говорят, патрульщикам удалось схватить убийц! Флетчер с облегчением перекрестился. В разговор вмешался еще один голос с яростным опровержением слухов: беглецы до сих пор на свободе. Сегодня утром они пытались ограбить фермера, украли несколько куриц, но собаки взяли их след. Флетчер снова вознес хвалу Господу за то, что не оставляет белого человека заботами своими.
О раненом мальчике никто ничего не знал. Флетчер посетовал.
Потом телега опять выехала на тихую сельскую дорогу.
– Да уж, задали мы им жару, – сказал Флетчер, обращаясь не то к лошадям, не то к пассажирам.
Кора снова задремала. Только во сне она могла перестать думать о Милашке. Когда она снова открыла глаза, было темно. Раздалось какое-то громыхание, потом лязг и звук отодвигаемой задвижки. Цезарь ободряюще потрепал Кору по руке. Флетчер поднял циновку, и беглецы на затекших негнущихся ногах вошли в какой-то сарай.
Первое, что бросилось ей в глаза, это оковы. На вбитых в стену гвоздях висела чудовищная коллекция ножных и ручных кандалов – для запястий, лодыжек, шеи всех возможных форм и сочетаний. Был ряд детских кандалов с крохотными наручниками и соединительными цепями, почти цепочками. В ряду по соседству висели наручники такой толщины, что их было ничем не перекусить, и наоборот, такие тонюсенькие, что их можно было переломить пальцем, но сделавший это немедленно подлежал бы наказанию. Отдельный ряд представляли изукрашенные металлические намордники, а в углу лежали цепи с ядрами. Ядра были сложены пирамидой, а цепи змеились по полу вокруг. Среди этих железок были ржавые, сломанные, но были и новенькие, словно их выковали нынче утром. Бродившая вдоль стены Кора дотронулась до металлического обруча с шипами по внутренней стороне. По всей видимости, он предназначался для шеи.
