Хомер смотрел, как она переодевается – словно слуга, что был приставлен к ней с колыбели.
– Я в ловушке, – сказала Кора, – а ты с ним заодно.
На круглом лице Хомера появилось озадаченное выражение. Он вытащил их кармана книжицу, открыл ее на последней странице, достал карандаш и что-то нацарапал. Покончив с этим, он снова защелкнул на ней кандалы и сунул ей корявые деревянные башмаки. Оставалось только снова приковать Кору вделанному в пол кольцу, как голос Риджуэя приказал вывести ее из фургона.
Боусман, в планах у которого были баня и цирюльник, еще не появлялся. Риджуэй вручил Хомеру пачку газет и бюллетеней о розыске беглых невольников, которыми он разжился у помощника начальника местной тюрьмы.
– Я иду ужинать и эту беру с собой, – бросил он, прежде чем нырнуть в толпу.
Хомер швырнул грязные обноски в канаву. Бурая засохшая кровь смешалась с бурой глиной.
Деревянные башмаки врезались в ступни, она в них еле переставляла ноги. Риджуэй, не пытаясь замедлить шаг, шел впереди, не заботясь о том, что Кора убежит. Ее кандалы звенели, словно колокольцы у коровы. Белые жители Теннесси не обращали на Кору никакого внимания. Единственным человеком, как-то отреагировавшим на ее присутствие, был молодой негр, привалившийся к стене конюшни. Судя по виду, из вольных, в полосатых серых брюках и жилете из воловьей кожи. Он следил за ней с тем же выражением, с каким она смотрела на вереницы скованных невольников, которых гнали мимо плантации Рэндалла. Видеть себе подобного в кандалах и радоваться, что это не ты, – вот оно, счастье, отпущенное цветному, особенно если учесть, что в любую минуту кандалы могут защелкнуться и на нем. Стоит встретиться глазами, и те, на кого смотрят, и тот, кто смотрит, отводят взгляды. Но этот парень вел себя иначе. Перед тем как они из-за толпы потеряли друг друга из виду, он ей кивнул.
В Южной Каролине Коре доводилось заглядывать в дверь салуна, где работал Сэм, но никогда она не переступала его порога. Даже если она и являла собой фигуру для здешних мест непривычную, одного взгляда на Риджуэя было достаточно, чтобы завсегдатаи смотрели строго в свои стаканы. Толстяк за барной стойкой перекатывал во рту табачную жвачку и буравил глазами затылок нового гостя.
Риджуэй подвел Кору к колченогому столу у задней стены. Аромат тушеного мяса перебивал застарелый запах пива, въевшийся в половицы, стены и дощатый потолок. Прислуживала гостям широкоплечая деваха с могучими руками сборщицы хлопка и волосами, заплетенными в две косы. Риджуэй заказал ужин.
– Насчет обувки я не зря сомневался, – сказал он, – а вот платье тебе подошло.
– Чистое, – сказала Кора.
– Да, чистое. Где ж это видано, чтобы наша Кора ходила в платье, которое грязнее половой тряпки с бойни!
Он добивался от нее реакции. Она не поддавалась. Из соседнего салуна донеслись звуки пианино. Казалось, вверх-вниз по клавишам бегает неуклюжий енот.
– Ты ведь ни разу не спросила о дружке своем, Цезаре. В Северной Каролине об этом в газетах не писали?
Риджуэй недаром переодел ее в новое платье. Он затеял представление похлеще пятничного действа в парке. Она ждала.
– Чего вас понесло в Южную Каролину? Конечно, у них сейчас новые порядки. В прежние-то времена там дел понаделали. Только эти прежние времена, они никуда не делись. И, несмотря на все разговоры про развитие негров, про то, что цивилизация сделает из дикаря человека, копнешь, а там прежняя жажда крови.
Девица принесла ломти хлеба и миски с рагу из тушенной в пиве говядины с картошкой и луком. Поглядывая на Кору, Риджуэй что-то прошептал девице на ухо, но что именно, Кора не разобрала. Девица расхохоталась. Кора поняла, что Риджуэй пьян.
Он, чавкая, уплетал ужин.
– Ну что, когда на фабрике смена кончилась, все вернулось на круги своя. Все эти черномазые стоят вокруг и мучаются от забытого страха, который вроде бы давно остался в прошлом. Сначала вроде ничего особенного. Подумаешь, поймали очередного беглого. А потом кто-то пустил по городу слух, что беглый этот разыскивается за убийство маленького мальчика…
– Не маленького! – не выдержала Кора.
Риджуэй пожал плечами.
– Они ворвались в его камеру… Правда, если уж начистоту, шериф сам отдал им ключ, но тогда будет не так интересно. Ворвались, стало быть, в камеру, где он сидел, и растерзали его на куски. Добропорядочные жители Южной Каролины, со всеми своими школами и играми в Робинзона с Пятницей. И на дворе была не пятница.
В первый раз, узнав про Милашку, она упала без чувств. Теперь этого не произошло, Риджуэю не удалось застать ее врасплох. Он выдал себя. Его глаза в предвкушении расправы начинали блестеть. И она давно знала, что Цезаря нет в живых, потому и не спрашивала. Однажды ночью на чердаке ей вдруг открылась простая слепящая правда: Цезарь из города не выбрался. Он не добрался до Севера. Не разгуливал по улицам в новом костюме, новых башмаках, с новой улыбкой. Сидя в темноте, между стропилами под самой крышей, Кора поняла, что снова осталась одна. Его схватили. К тому времени, когда Риджуэй постучал в двери Мартина Уэллса, Кора успела оплакать кончину товарища.
Риджуэй выплюнул хрящ, который обсасывал.
– Ну, мне-то за его арест все равно кое-что перепало, а по пути еще одного негритенка закинул хозяину, так что внакладе не остался.
– Я смотрю, за плату, что Рэндалл посулил, вам приходится горбатиться почище старого негра на плантации.
Рэндалл положил ручищи на стол, отчего тот накренился и содержимое мисок выплеснулось через края.
– Могли бы и починить, – проворчал он.
В соусе плавали комья муки, с помощью которой его пытались сделать погуще. Кора размазывала их языком по нёбу, как она делала на плантации, когда ужин стряпала не сама Элис, а подручная старой кухарки. Пианист за стенкой наяривал что-то жизнерадостное. Подвыпившая парочка направилась в соседний салун с намерением поплясать.
– Джаспера не толпа убила, – вставила Кора.
– Непредвиденные расходы, – пожал плечами Риджуэй. – Обычное дело. Я ж его кормил-поил себе в убыток.
– Как будто дело в причине! Называйте, как хотите, суть-то не переменится. И ложь от этого правдой не станет. Джаспера вы убили, собственной рукой. Безжалостно.
– Ну, скорее, по личным мотивам, – уклончиво ответил Риджуэй, – и речь вообще не об этом. Ты и твой дружок убили мальчика. Но ты же находишь себе оправдание.
– Иначе мне было не вырваться.
– Вот и я о том же. Борьба за выживание. И как тебя совесть, не мучает?
Убитый мальчик мешал ей вырваться, как отсутствие полной луны или раньше времени начавшиеся розыски, потому что мать Милашки заметила ее исчезновение. Но ставни, которыми Кора отгораживалась внутри себя от его смерти, вдруг распахнулись, и она увидела подростка, бьющегося на смертном ложе, его мать, рыдающую на могиле сына. Все это время Кора безотчетно оплакивала его. Еще одна жизнь, перемолотая машиной, где и раб, и хозяин повязаны. Она мысленно перенесла убитого мальчика из отдельного списка и отвела ему место под именами Мартина и Этель, хотя как его звали, ей было неведомо. Пусть будет крест, который она ставила вместо собственного имени, пока не знала грамоту.
