– Честно? – спросила она, веря и не веря, что ему это удастся.
Ненаглядный Грейсон, умерший от лихорадки до того, как она узнала, что носит его дитя. Чье имя она более не произнесла ни разу.
Споткнувшись о кипарисовый корень, Мэйбл плашмя упала в воду. Потом сквозь камышовые заросли добрела до маячившего впереди островка и рухнула на землю. Сколько же она уже бежит? Хватая губами воздух, она чувствовала, что сил мало.
Достав из мешка репку, молоденькую и сочную, она вонзила в нее зубы. Самый сладкий из всех плодов, который принесла когда-либо грядка Аджарри, пусть даже с привкусом болотной жижи. Мать по крайней мере оставила ей в наследство землю, любовно возделанный клочок. Нужно иметь возможность передать ребенку что-то важное. Лучшие качества Аджарри – ее неукротимость, ее стойкость – Мэйбл не достались. Зато достался клочок земли в три квадратных ярда и всякая овощная радость, которая из этой земли перла. Мать билась за нее как бешеная. Самая бесценная земля во всей Джорджии. Лежа на спине, Мэйбл сунула в рот еще одну репку. Не слыша больше ни фырканья, ни всплесков, притихшие было болотные обитатели вновь оживились. Лопатоногие жабы, черепахи, всякие ползучие гады и зудящие в темноте насекомые. А наверху, выше листвы и ветвей растущих на болотах деревьев, ее глазам открывалось небо, в черноте которого, пока она собиралась с силами, раскручивались новые созвездия. Ни патрульщиков, ни надсмотрщиков, ни предсмертных хрипов, говорящих ей о чужой агонии. Их нет. Нет стен лачуги, смыкавшихся вокруг нее безбрежными ночами подобно переборкам трюма на судне работорговцев. Канадские журавли в красных шапочках, певчие славки, ныряющие выдры. Здесь, на влажном ложе земли, ее дыхание выровнялось, а все, что отделяло ее от болота, исчезло.
Она была свободна.
В этот самый миг.
Надо возвращаться. Ей пора к дочке. Остальное пока подождет. Ночью ее обуяло отчаянье, нашептавшее ей, словно демон, лукавые мысли. То, что Мэйбл сейчас чувствовала, у нее теперь не отнять, это ее сокровище. Когда она найдет слова, чтобы рассказать о нем Коре, дочь поймет, что плантация – это не весь мир, что есть то, о чем она пока не ведает. И однажды, если ей достанет сил, это будет принадлежать ей.
Мир, может, и злой, но человека не принудить творить зло, если он не согласится.
Мэйбл подняла мешок и стала перекладывать его содержимое. Если бежать быстро, она поспеет назад до рассвета, так что самые ранние пташки на плантации еще не проснутся. Побег ее был полным бредом, но даже малая его толика навсегда останется лучшим, что случилось с ней в жизни.
Она вытащила еще одну репку и надкусила ее. И правда, сладкая.
Змея нашла ее на обратном пути, в самом начале. Пробираясь свозь заросли камыша, Мэйбл ее потревожила. Водяной щитомордник укусил ее дважды – сперва в икру, потом повыше, в мясистую ляжку. Ни звука, просто боль от укуса. Сперва Мэйбл гнала от себя эту мысль – обычная водяная змея, она жалит, но не до смерти же. Когда во рту появился мятный привкус, а ногу стало жечь, сомнений не осталось. Мешок она где-то бросила, прошла еще с милю, потом поняла, что сбилась с пути. Можно было бы идти через топь дальше – работа у Рэндаллов сделала ее сильной, по крайней мере физически, но она споткнулась о кочку мягкого мха, и все стало правильно. Она сказала себе: все, пришла. И трясина сомкнулась над ней.
Север
Разыскивается
бежавшая от законного, но неправедного владельца тому более пятнадцати месяцев молодая рабыня по имени Кора; росту среднего, цвет кожи темно-коричневый, на виске шрам от удара в форме звезды, нраву горячего, по натуре изворотлива. Может отзываться на имя Бесси.
Последний раз замечена в шт. Индиана среди преступников с фермы Джона Валентайна.
Она больше не беглая.
Награда останется невостребованной.
Она никогда не была ничьей собственностью.
Отправным пунктом ее последнего путешествия по подземной железной дороге стала крохотная станция под заброшенной лесной сторожкой. Призрачная станция.
Кора привела их сюда после того, как ее схватили. Во время их отъезда кровожадные белые налетчики все еще бесчинствовали на ферме Валентайна. Ружейные выстрелы и вопли доносились издалека, с дальних границ угодий. Там новые хижины, там мельница. Похоже, погромы, захлестывая соседние фермы, тянулись до самого округа Ливингстон. Целью белых было разметать цветной анклав.
Когда Риджуэй тащил Кору в фургон, она билась и лягалась. Зарево от пылавшей библиотеки и дома Валентайнов освещало всю округу. Прикрывая лицо, Хомер сумел связать Коре ноги, только после этого им удалось затащить ее внутрь и продеть цепь, пропущенную через ручные кандалы, к вделанному в пол кольцу, ее старому кольцу. Один из белых парней, присматривавших за лошадьми, оживился и крикнул, что он тоже в очереди. Риджуэй съездил ему по морде.
Она отказывалась вести их к сторожке, пока охотник на беглых не приставил ей пистолет к глазнице. Сейчас она лежала на лавке фургона, изнемогая от головной боли. Если бы только можно было выключить мысли, задуть их, как свечку. Роя и Ландера убили. До остальных не добраться.
– Один из депутатов говорил, что ему это напоминает прежние времена Северо-западной индейской войны, вроде операций на реке Биттер-Крик или при Блю-Фоллс. Сам-то он этого помнить не может, должно быть, отец рассказывал.
Риджуэй сидел на лавке напротив Коры. Остался у него только фургон, запряженный двумя тощими клячами. Полыхающий снаружи огонь освещал дыры и длинные прорехи в парусине.
Риджуэй закашлялся. Со времен Теннесси он словно бы усох. Седой как лунь, со спутанными волосами и землистой кожей. Речь стала другой, подрастерялись командные ноты. На месте выбитых Кориным башмаком зубов теперь были вставные.
– Боусмана похоронили в общей могиле на чумном кладбище, – сказал он. – Он бы, конечно, возмутился, но его забыли спросить. А того, что на полу лежал в луже крови, я узнал. По очкам. Тот самый заносчивый выродок, что устроил на меня засаду.
Зачем она так долго гнала от себя Роя? Думала, что у них впереди много времени. Чья-то возможная жизнь, срезанная под корень, словно над ней поработал одним из своих скальпелей доктор Стивенс. На ферме она позволила убедить себя в том, что мир не такой, каким он на самом деле всегда был. Даже если она никогда ничего не говорила, Рой все-таки знал, что она его любит. Должен был знать.
Раздался скрипучий голос ночной птицы. Через какое-то время Риджуэй велел ей поглядывать, туда ли они едут. Хомер придерживал лошадей, чтобы шли помедленнее. Дважды она заводила их не туда, дорожная развилка маячила как знак, что съезд они проскочили. Риджуэй наотмашь ударил ее по лицу и сказал, что шутить не намерен.
– После Теннесси мне понадобилось время, чтобы встать на ноги. Вы с дружками сильно меня подставили. Но с этим покончено. Все, Кора, ты наконец-то едешь домой. Вот только взглянем одним глазком на эту приснопамятную железную дорогу.
