Письма «обманутых» поступили в МВД 29 июля. А уже 30-го в газете «Новые известия», принадлежащей Березовскому, вышла статья, в которой я обвинялся черт знает в чем: в мошенничестве аферах, связях с иностранными разведками…
Я отлично помню эту и еще одну статью, опубликованные в «Новых известиях». Больше всего меня поразило в этих публикациях то, что писались они на базе материалов оперативно-розыскной работы. Там были указаны номера телефонов Туровера, имена людей, которые с ним контактировали, описывались такие детали узнать о которых возможно только в результате регулярной слежки Из всего этого я мог сделать лишь один вывод: спецслужбы которые следили за Туровером, «слили» имевшуюся у них информацию в газеты, в частности подконтрольные Березовскому. Но ко мне он никогда с сомнительными просьбами не обращался, да я бы и отказал ему, и он это знал. Грязи на Туровера вылито было много. Но наговорить можно что угодно: поди докажи, правда это или ложь? Грош цена таким показаниям, которые доказать-то невозможно. Суд никогда не вынесет приговор, опираясь на подобные показания. Но в качестве повода для яростных нападок на Туровера их было достаточно.
* * *
Никаких других материалов, кроме сомнительного заявления «пострадавших» женщин, в деле Туровера не оказалось. Тем не менее делу сразу же был дан ход. Как выяснилось, указание такое пришло из Мосгорпрокуратуры, которая в свою очередь выполняла распоряжение Генпрокуратуры. «Безумная ложь, неприличная грязь на уровне городской канализации» — так охарактеризовал обвинения в свой адрес сам Туровер.
Действия спецслужб, в особенности публикация статей, выливших на него со страниц контролируемых Березовским «семейных» газет целый ушат отборной грязи, сыграли свою роль: почувствовав, что петля спецслужб стала затягиваться все туже, Туровер благоразумно поспешил уехать в Швейцарию.
Сразу же после этого Генпрокуратурой России Туровер был объявлен в международный розыск.
* * *
В настоящее время Филипп Туровер постоянно живет в Швейцарии и в Россию больше не приезжает. Дело его потихоньку «завяло», но достаточно долгое время находилось у Кремля «под контролем». В частности, когда обострилась ситуация в связи с арестом Бородина, о Туровере вновь «вспомнили» и снова объявили его в розыск.
Все эти события, судя по всему, сильно сказались на нервах Туровера. Очень неприятным известием для меня стало то, что Филипп подал иск на Карлу дель Понте в Федеральный суд Швейцарии. Туровер потребовал взыскать с бывшего Генпрокурора Швейцарии 8 миллионов франков (примерно 4,7 миллиона долларов) в качестве компенсации за нанесенный ему ущерб.
Туровер обвинил госпожу дель Понте в том, что она сообщила о расследовании и о его свидетельских показаниях итальянским журналистам Карло Бонини и Джузеппе Д'Аванцо. 25 августа 1999 года в итальянской газете «Corriere della Sera» была опубликована их статья, в которой подробно рассказывалось о злоупотреблениях в Кремле. По мнению Туровера, рассказав о его роли в деле, Карла дель Понте «тем самым поставила под угрозу его жизнь».
Как написал в иске Туровер, «вследствие смертельной опасности мне пришлось срочно покинуть Москву. С тех пор у меня не было ни минуты покоя, моя жизнь и бизнес разрушены». Иск был принят к производству. Но к чести Генеральной прокуратуры Швейцарии, проведя проверку и не найдя никаких документальных подтверждений слов Туровера, она отказалась дать ход его жалобе о нарушении служебной тайны.
Тем не менее заявление Филиппа об угрозе его жизни было принято во внимание. Несмотря на то что в Швейцарии нет закона по обеспечению защиты информаторов, власти обязались обеспечить Филиппу Туроверу полную безопасность, а в случае необходимости и охрану.
Секретные переговоры
Где-то во второй половине лета 1999 года мне позвонил один из моих знакомых и сказал, что со мной хотел бы встретиться человек из окружения Березовского, некий Фархад Тимурович Ахмедов.
Подумав, я согласился, и вскоре наша встреча состоялась. Честно говоря, я предполагал, что выступать он будет с проельцинских, «просемейных» позиций. Однако, к моему удивлению, я ошибался. В общении с Ахмедовым меня поразило, что, несмотря на близость к Березовскому, он искренне мне сочувствовал (может быть, только на словах, не знаю) и резко осуждал поднявшуюся вокруг меня шумиху. Что бы я ни думал и ни говорил о Березовском, но позиция по крайней мере одного из представителей его близкого окружения была далеко не однозначной и совсем не «просемейной». Это было интересно.
Самое же интересное ждало меня впереди: Фархад Тимурович не скрывал, что встречается со мной по просьбе Бориса Абрамовича и что было бы неплохо, если бы я сам увиделся с Березовским и обсудил с ним создавшуюся ситуацию.
— Борис Абрамович умный человек, — сказал Фархад. — Может быть, он вам что-нибудь подскажет.
Предложение было необычным. После некоторого раздумья я согласился.
Встречу в долгий ящик решили не откладывать.
— Приезжайте ко мне домой, я живу за городом. Там вы Бориса Абрамовича и увидите, — сказал мне посланник Березовского напоследок.
Дом Фархада Ахмедова оказался просторным и красивым особняком, спрятавшимся среди деревьев на огромном изумительном по красоте участке. Когда я приехал, Березовский меня уже ждал.
Отношения с российским олигархом № 1 у меня всегда были достаточно натянутыми: неприятностей я к тому времени ему доставил, наверное, больше всех остальных вместе взятых — возбудил дело по «Аэрофлоту», хотел арестовать, да и вообще никогда не скрывал к нему своей откровенной антипатии. Тем не менее встреча наша с ним, во всяком случае со стороны, выглядела вполне доброжелательной: мы обменялись рукопожатием, сели в уютные кресла, перебросились какими-то ничего не значащими любезностями.
Конечно, это была игра — и с его стороны, и с моей. Друзьями мы не могли быть априори, но какой-то элемент интереса, уважения явно присутствовал. Ведь противника тоже надо уважать. Я чувствовал в нем сильного противника, он — тоже. Поэтому разговор у нас состоялся весьма интересный.
Первая встреча (а всего их состоялось три) стала для нас обоих чем-то вроде разведки. В принципе мы оба понимали, какой колоссальный урон наносит противостояние «Скуратов — Кремль» и «семье», и Ельцину, и мне самому, не говоря уже про подорванный престиж государства и полупарализованную Генеральную прокуратуру. Березовский считал, что жесткие методы, предпринятые против меня Кремлем, — не лучший из вариантов. Он был уверен, что со мной необходимо договариваться. Это и была та конструктивная часть нашего диалога, которую он и собирался со мной обсуждать.
Была у Бориса Абрамовича, конечно, мысль заработать на мне кое-какие дивиденды и для себя самого. Как человек умный и с точки зрения интеллекта в «семье» наиболее подготовленный, он хотел показать, что именно ему удалось «разрегулировать» проблему Скуратова. Тем самым он в очередной раз мог подчеркнуть и подтвердить свою значимость и незаменимость и еще больше укрепить свой авторитет как в «семье», так и в обществе в целом.
