Что-то прошло, скользко вспоров плечо. Копьё Телесуфы? Под водой плыл, покуда воздуху хватило. Что-то пробурлило, считай, у самого носа. Перепонки едва не лопнули от порохового раската. Вынырнуть решился лишь, когда плечо ткнулось о жёсткое. Струг?!
Осторожно высунул лицо. Ужас! На острие взгляда возник шестопёр и — занесён в размахе. Владение такой палицей сделало бы честь самому Яну Усмарю. И вот уже бородавчатой сталью опускается смерть! Скорее молнии и дольше вечности! Бердыш зажмурился. Бахнуло и брызнуло рядом, налипая тёплыми соплями к щекам. В одно мгновенье промелькнуло всё, почувствовалось всё… И свистящая, затухающая в розовых разводах чернота небытия. И мутная осклизлость кипящей солёной крови…
Открыв глаза, увидел, что адский шестопёр с отсосом вычмокивается с чего-то обмякшего — в полутора аршинах от корабельного борта. И понял: бьющий просто не мог заметить его в чернильной гущине реки. Взмах нёс смерть другому — открытому и беззащитному. Над тобой же, Стеня, спаси и помилуй, некий надолб, за которым ни ты казакам, ни они тебе не видны! Не сразу дошло: башку разнесли ногаю, горячие брызги — его мозги. Однако медлить: что сгинуть!
— Братцы, выручай! — диким даже для самого себя рёвом обозначился Бердыш.
— Ктой-то в воду ёкнулся!? — до рези в жилах знакомый хруп. Две уцепистых ручищи дёргают его, мешковатого от слабости, тяжёлого от намокшей одёжи. Кости глухо стукают о спрыснутую скамью.
— Ранен кто? — скрипит рядом. — А… потом разберём. Цельсь! А-агонь!
А у Бердыша ни сил, ни смелости барахтаться. Как в столбняке…
Доблестный набег струга завершился. Выстрелы поредели и стихли совсем. Быстро удалялись вопли и ржанье. И вот уже, ходко разгребая прибрежные кусты, чёлн пристал к неприметному лиману.
Полдюжины сильных рук подняли и бережно перенесли на мох. Сверкнули кремни.
— Э! Да птица-то чужа! — первый оторопелый вскрик, как только Степан привстал на локте и к чему-то пошёл подрагивающей пятернёй забирать чуб к затылку.
— Никак, Стеня? — как из мортиры, шваркнуло над головой.
У Бердыша всё замутилось: над ним из-за спины висела, на изогнувшемся теле взлохмаченная башка.
Кузя!
— Уфф! — только и выдал Степан, повалился затылком на мох. Сколько пролежал, бог весть. Правда, очнулся вперёд зорьки: дёготь над рекою попрозрачнел, но был ещё прилично густ. Мир слабо раскачивался — снова на струге. Казаки, вольготно рассупонясь, увалясь по бортам, пускали байки о минувшем подвиге. Бердыш с перетянутым плечом пополз к ним.
— А, Стеня! — откликнулся на шорох Толстопятый. — А я за тебя ручательствую… Коль согласен ногаев бить, дадим бердыш.
— А… Так… ото… — зазевал Степан, но Кузя строго перебил:
— А вот о прочем — опосля. Ты… Казачки эти тебя, то самое, не знавают. Что: коль лазутчик ты, это, который теперь и… не был даже, может, хоть и? — что-что, а златоуст из Кузи на зависть грекам. — Ежли к ракам на поселенье не соскучал, слухай да помалкивай. Я ноне не правен по сердечному веленью это вот… Оно как таперича я есть в казачьих… сотник я это… — тут Бердыш присвистнул. — И засим, следственно, твой последний сказ, даром что бывал и не так. Так-то! Так решено, как и будет, — постановил новый сотник, придав Стёпину свисту особый смысл: одобрения и восторга перед возвышением и уважнением своим.
— Твоя воля. А у меня разве выбор? — усмехнулся Степан.
— Ну, добре…
Тут и заря догнала. Осели в затаинке на… недели.
И вот…
* * *
Первой гвоздичкой проклюнуло солнышко, а струг уж резво обогнул высокий мыс и прямиком — на Кош-Яик.
— Эй, робяты, давай-ка наше нибудь-что — русское! — гикнул Толстопятый.
— Про бедовых славян пойдёт, а, Ослоп?
— Валяй!
Жирный, явно с Запорожья, с оселедцем зычно завёл:
— Не куча катит из-за гор-то,
И то не молнии блестят.
Отмстить ворогам за позор то
Идёт немаленький отряд!
Тут и все подхватили:
— Не на пиры, не на гулянья…
За Русь ложить живот,
Бядовые славяне
Сбиралися в поход!
Сбиралися славяне
Сквитаться за народ!
Запевала продолжил:
— Им не страшны ни зной, ни вьюга,
Ни ширь степей, ни глубь морей.
Перед дорогою по кругу
Лишь пустят чарку: больше пей!
Припев.
…Они пройдут, где волк отступит,
Змее где узко — проползут.
Переплывут стремнину в ступе,
Орлами взмоют, лаз коль крут…
Припев.
…В честном бою взметнутся пики,
Польётся песней кровь из ран.
Эгей, славяне, громче гикнем
И опрокинем басурман…
Припев.
…Добыча знатная досталась:
Шатры, ковры и табуны,
И половчаночек немало
С глазами жуткой глубины…
Припев.
…Ночная дикость половчанок,
Их буйство, ласки да вино —
Вот отдых после схваток бранных
Для сил, иссякших уж давно.
Припев.
…Но не нужны им смуглы девы.
Ведь русской бабы слаще нет.
Зато под бодрые напевы
Напиться — славно в честь побед…
Припев.
…Отпели: тризна убиённым.
Но смерть кратка, а жизнь долга.
И по полям испепелённым
Домой дорога пролегла.
Припев.
…Днём труден путь. Но гимн спасённых
В честь избавителей бодрит.
Что ждёт ещё славян за Доном?
Честь-слава иль позор и стыд?
Припев.
…Но пройден путь. И Киев рядом.
И пир горою закипел!
Вино полилось водопадом,
А я чуть зачерпнуть успел…
Молчавшего допреж Убью-за-алтына вдруг прорвало: слоном загорланил заключительный припев:
— Уж не пиры, уж не гулянья.
Кутёж кругом крутой!
Бедовые славяне
Вернулися домой.
Вернулися славяне
С победою домой!
Яицкий срам Уруса
До городка было рукой достать.
