Алере казалось, что с той же легкостью, с которой смывается мел с лица, смывается сей вздох какой-то яркий налет со всей ее жизни, и под этим налетом она оказывается вовсе не такой веселой, как только что казалось, и теперь удивительно: как можно было так обмануться, чтобы принять нарисованное – за искреннее?
Но разве могло на самом деле произойти то, что произошло?
Разве могло случиться что-то столь непоправимое и окончательное? Не когда-нибудь потом, когда настанет нарочно назначенное кем-то время, когда все станет чувствоваться совсем не так – а теперь, сей вздох? Разве могло?
«Вы не будете вместе всегда. День вам остался, месяц или год… Так должно быть! Так всегда бывает!»
Вот это оно, да, то самое, что должно быть?
– Значит, на рассвете выдвигаемся в Эллор, – сказал Тахар тоже очень спокойным и ровным голосом, словно не было в такой поездке ничего особенного, и словно он ни на вздох не усомнился, что Элай собирается взять друзей с собой.
Сердце Алеры заколотилось, как ненормальное, и она удивилась, почему оно так ужасно стучит.
Элай кивнул и отвернулся.
* * *
Выехать на рассвете не получилось: почти всю ночь друзья так и просидели молча на крыльце, обхватив плечи руками, придвинувшись друг к другу. Казалось, что стоит им расстаться хотя бы на вздох – обязательно случится еще что-нибудь непоправимое.
Никто из троих не посмел бы сказать об этом вслух.
Они вообще не разговаривали. Переваривали произошедшее молча, ожидая, когда оно уляжется в голове, осознается до конца, затопит все сознание пустотой. Хотелось лишь быть рядом, цепляясь друг за друга взглядами, слыша дыхание, ощущая тепло. Сидя вместе на крыльце кузни, прижавшись друг к другу и думая о своем, они почти не замечали, как, словно в рваном тумане, проходит эта ночь.
Тахар еще помнил свои чувства в то утро, когда обнаружил пропажу родителей. Теперь ему казалось, что он какой-то частью себя вернулся на три года назад и вновь испытывает нечто схожее: рядом был кто-то привычный и близкий – настолько, что оставался близким, даже когда был далеко, и в голову не приходило, что может быть иначе. А потом вдруг снова оказалось, что очень даже могло, что от тебя ничего не зависит, и ты не можешь быть готовым к подобному, просто наступает какой-то вздох – и ты узнаешь, что человека подле тебя больше нет.
Только Раня не стало насовсем, а что до родителей… Тахару хотелось думать, что они теперь живут в каком-то ином месте. Почему бы не думать именно так, ведь никто не может утверждать, что они погибли!
Их исчезновение наделало невероятного шума: все-таки оба были обученными магами, выпускниками Школы, а она всегда следит за судьбами своих воспитанников – когда меньше, когда больше, за гласными магами – пуще, чем за другими. А обстоятельства их исчезновения были такими, что переполошили всех магов, до которых дошли слухи, а дошли они до многих.
Несколько месяцев в Лирму ездили представители Школы, наместничьей стражи, государевой канцелярии, жрецы, маги, летописцы, астрономы, еще Божиня знает кто, и каждый приезжий непременно хотел услышать именно от Тахара, что же произошло в тот вечер и в то утро.
Сам Тахар сразу, когда все случилось, пересказал все события Хобуру, голова же долго думать не стал: отправил голубя в Школу, как надлежало поступать, случись что с магом-гласником. Тахара отослал к Ориму и велел «сидеть на заднице тихо, пока шумиха уляжется», а дом магов накрепко запер и приставил местньгх молодцев сторожить. Жителям же сказал настрого: кто сболтнет приезжим лишнего – будет до самой осени без замены и продыху горбатиться на общинных работах, рыть колодцы, рубить дрова, пасти стада, стелить крыши и всякое такое. К Тахару Хобур допустил только представителей Школы и государевой канцелярии, потому как попробовал бы он их не допустить.
Иногда все-таки прочим приезжим как-то удавалось выведать, что Тахара можно найти в доме Орима, но тот встречал чужаков такими словами и посулами, что они предпочитали убраться поздорову. А паре смельчаков, что попытались проникнуть в запертый дом магов, крепко досталось на орехи от сторожей, потом даже пришлось месяц продержать в общинной избе одного ретивого мага, пока у него срасталась сломанная рука.
Тахар помнил, что тогда ему становилось немного легче просто оттого, что друзья рядом, а они были рядом, молча и ненавязчиво маяча рядом с ним. И он был благодарен за это молчаливое участие, хотя в первые дни не находил в себе сил говорить с ними.
И в эту ночь ему тоже было легче от присутствия друзей, пусть даже они растеряны и ошарашены не меньше его самого, пусть даже они молчат. Достаточно было просто находиться рядом, чтобы облегчить друг другу эту ночь.
Все они в конечном счете пытались прыгнуть выше головы, подумал Тахар. И вовсе не обязательно при этом сознавали, на что замахиваются и какими могут быть последствия в случае неудачи. Кто думал об успехе или неудаче, у кого был запасной план? У родителей, которые дурачились с какими-то заклинаниями, как подлетки безголовые, и случайно сделали нечто новое и непонятное, став жертвами своего же открытия? Или глупый Рань, который услышал про десятигранники и решил, что уж онто сумеет совершить нечто особенное, что ему лишь посмотреть на таинственные списки – и тут же окажется, что он всегда был умнее прочих.
Впрочем, Рань-то, наверное, думал. Взвешивал что-то. Может быть, отговаривал себя.
Тахар представил Раня, стоящего перед ларцом в полутемной комнате, чутко прислушивающегося, не поднимается ли кто по лестнице, не скрипит ли дверь, не раздаются ли снизу голоса. Тахар почти видел, как эльф раз за разом протягивает и отдергивает руку, как уговаривает себя: уйти, развернуться и уйти, не трогать ларец, нельзя, нечестно, опасно – нет же, нет, он не защищен, заезжий маг просто пугал поселковых жителей, нужно посмотреть, узнать, понять…
Потому что не будет другой возможности, другого мага, другой списки!
И, перестав метаться, Рань делает глубокий вдох и решительно шагает к ларцу. Протягивает к нему руку со слегка дрожащими пальцами, кладет ладонь на прохладную, тускло поблескивающую крышку – и осыпается кучкой праха, не успев даже понять, что происходит.
Или успев.
Цепенея в тщетной попытке отдернуть ладонь, в последний вздох своей жизни желая только одного – выбежать из комнаты, отчаянно обещая себе, что больше никогда, никогда он не станет вести себя так неосмотрительно…
Алера, прислонившись боком к спине Тахара, наблюдала, как медленно переползает по небосводу луна. Словно нехотя, временами прячась за облачко, лениво разливает мутный желтоватый свет на улицы ночного поселка.
Где-то хлопали двери, слышался стук и приглушенные голоса. Многие односельчане не спят, обсуждают случившееся. Вроде бы Суджам тоже куда-то умчался, пробежал мимо них, оступился на ступенях и вперевалку порысил по улице, прижимая руку к груди.
Магистр Дорал, не дожидаясь утра, отбыл в Школу, до того успев переговорить с Хобуром. Слов друзья не слышали за прикрытыми ставнями, но тон был возмущенный, причем с обеих сторон. Хобур после этого вылетел из дома как ошпаренный, споткнулся об ноги Элая (Алера и Тахар успели отодвинуться) слетел с крыльца, назвал эльфа ослом и понесся куда-то по улице.
