– Какого?.. Э! – крикнул вожак и скривился от яркой вспышки, которая, казалось, полыхнула не перед глазами, а прямо в них.
– Не дергайся. – Фельде хлебнул кристально-чистой жидкости из мензурки и положил на стол заправленный шприц. Затем наполнил из той же ампулы второй и взял поршень двумя пальцами – как сигарету.
– Что за херня, док? Где мои пацаны?
– И девчонки. – Марк вылил в рот остатки медицинского спирта. Не занюхал, не поморщился, не захрипел – будто воды глотнул.
– Где они? – Грид снизил голос до ледяного шепота, который порой внушал страх лучше кулаков и биты. – Что вы с ними сделали?
– Скажем так… – Врач усмехнулся и тряхнул головой. – Эксперимент провалился. Пришла пора избавиться от следов. От всех, – ноготь щелкнул по второму шприцу, – до единого.
– Сука! – Герман задергался, не обращая внимания на пульсирующие колики в мозгу и скрученный желудок. – Гадом буду, я тебя кончу!
– Дурак. Глупый мальчишка. Щенок, которому не стать даже псом, каким там волком…
– Браслеты сними – и узнаешь, кто тут волк, а кто вонючий шакал!
– Не нервничай, больнее будет. – Доктор прочистил горло. – Итак, подопытный номер пять, последний тест. Время… а, к черту! – Он швырнул журнал в угол и, пошатываясь, подошел к креслу. – Прости. Я хотел, как лучше.
В шею прыснул жидкий огонь и разлился по венам, в погоню за ним пустился холод, вмиг остудив клокочущую ярость. На лбу проступила испарина, Грид облизнул пересохшие губы и задышал, как после марш-броска. Голова пошла кругом, кожа стала бледнее мела, перед глазами завертели хороводы янтарные пятна. Страх сковал мышцы крепче цепей, сжавшиеся пальцы пронзила мелкая дрожь.
– Док… – простонал вожак. – Что-то мне… хреново, док.
– Потерпи. – Фельде промокнул ему пот салфеткой. – Скоро все пройдет.
Мотор стучал на полных оборотах, ребра словно уменьшились в два раза, сдавив легкие острыми тисками. Парень пытался вдохнуть полной грудью, но заходился в кашле, харкая кровью на штаны и футболку. Глаза защипало от слез, но это был не позорный, недостойный пацана плач – как-то раз Герману по синему делу плеснули в лицо самогоном, и ощущение от пойла в зенках было очень похожим.
– Сука, жжется… – прошипел Грид, пуская алые струйки из сомкнутых век. – Док!
Марк его не слушал. Сидел за столом, тер рукавами мокрые скулы и переводил взгляд с початой мензурки на шприц в оцинкованном подносе.
Боль утихала, ее место, клетка за клеткой, заполняла пустота – абсолютное ничто, верный признак приближающейся смерти. Осознав неизбежность гибели, мозг отключил агонию и притушил раскаленные нервы: терзай их, не терзай – все без толку. Так зачем тратить силы на попытки оживить истерзанную оболочку, дух в которой не удержит ни наука, ни вмешательство свыше.
Комнату заволокло белым туманом. Клубящиеся щупальца обвили кресло, слизали цепи и ремни. Герман на негнущихся ногах подошел к двери – не заперта – и оказался посреди подернутого маревом леса. Таких деревьев парень прежде не встречал – толстенные, в три обхвата стволы купали игольчатые кроны в золотых облаках, из треугольных чешуек коры сочилась похожая на мед смола. Просветы меж явившихся из иного мира деревьев затянули сети шипастых лиан, а единственная узкая тропка, не петляя, вела вперед.
Грид прошел с десяток шагов на автомате, морщась от нарастающего гула, как вдруг дьявольские тамтамы заглохли, и в первобытной тишине раздались тихие разговоры и треск костра. Тропа вывела на поляну, где у огня кружком сидели друзья – лохматые и чумазые, как индейцы. Образы размалеванных аборигенов дополняли гуляющая по рукам трубка с самосадом и бутылка «огненной воды».
– Здорово, братан! – Хлыст отсалютовал гостю чекушкой. – Бросай кости.
– Ага, – кивнул Булка. – Без тебя вообще не в кайф.
– Нам страшно одним, – прошептала Ксюха, прижав к груди сопящую Мелочь.
Сухая почва превратилась в болото, а плечи – в свинцовые болванки. И после самого долгого загула так не хотелось спать – приходилось из последних сил морщить лоб, не позволяя векам слипаться, ведь взращенная улицей чуйка кричала: заснешь – останешься в этом лесу навсегда. А Герман привык доверять внутреннему «я», во многом благодаря которому и выжил среди крови и мела.
– Эй, вожак! – Голоса слились в утробный хор. – Ты отвел нас на смерть! А сам бежишь, поджав хвост! Взгляни на нас хоть разок! Полюбуйся, кем стали те, кто пошел за тобой без раздумий и сомнений!
Грид обернулся, несмотря на бурное сопротивление чуйки. И увидел, что грязь на оскаленных лицах индейцев – на самом деле вовсе не грязь.
С трудом отведя взор, он нырнул в марево и брел, не разбирая дороги, пока не услышал стук молотка. Звук привел спящего странника к родному дому: Саша игралась на крыльце с тряпичными куклами, мама качала воду из колонки, а отец починял прохудившуюся дверь.
Отец?
Облик казался смазанным, подернутым маревом. Иногда во снах мы читаем книги или письма и вроде бы различаем слова и понимаем смысл написанного, но стоит отвлечься хоть на мгновение, и все разом стирается из памяти. То же самое происходило и с Родионом – он вроде бы стоял напротив и вроде бы улыбался. Но сын не мог до конца осознать, человек ли это, или бестелесный призрак с размытыми очертаниями, то исчезающий, то появляющийся. Лишь в одном парень был уверен на все сто – это его плоть и кровь, незыблемая опора в первые годы нелегкой уличной жизни.
– Опять где-то шастал! – проворчала мать. – Папка вернулся, а он бродит со своей шпаной. Поздоровайся хоть, стоишь, как столб проглотивши.
– При… веет? – Губы не слушались, язык распух и едва помещался в пропитанном солью и железом рту.
– Мой руки – и за стол. Гостинцев принесли – полный рюкзак.
– Гостинцы – ерунда! – Знакомый голос то ли громом, то ли эхом донесся из далекого детства. – Завтра к Капитану пойдем. Получишь свою первую наколку.
– Правда? – Герман услышал не себя, а удивленного до глубины души ребенка.
– Правда. Я зазря не базарю. Надеюсь, ты тоже. Ну что, пошли, посидим с дороги? Выпьем, перетрем за жизнь. Такого тебе расскажу – пачка отвиснет. Ну, айда!
Может, остаться? Здесь так спокойно и тепло. Здесь семья и мечта всей жизни. Что ждет впереди? Вдруг та самая погибель, что до сих пор таилась в тумане, и чей хвостатый силуэт мелькал за деревьями? Сон давил бетонной плитой, мысли путались, что те лианы, а настроение менялось от полной апатии до вдохновения и азарта быстрее, чем парень моргал. И лишь чутье толкало на тропу, тормошило вялое тело, не позволяло сбавить шаг.
– Стой! – рявкнул отец. – А ну, вернись, кому сказал!
На этот раз Грид не оглянулся.
При всем желании он не вспомнил бы, как долго брел меж блеклых, дымчатых стен, пока не увидел вдали огоньки, ставшие его путеводными звездами. Невидимые барабанщики то били, как в последний раз, то затихали, и тогда лес наполняли шепоты из непроглядных глубин былого.
