Порыкивающая, клацающая зубами орда переминалась у него за спиной, напоминая усеянную сотнями черепов медузу, лоснящуюся сколотым кварцем. Будь у смерти лицо… впрочем, сравнивать с этим обычную смерть было бы чересчур наивно. Нет, это было воплощение гибели целого мира – и того, что ушел, и того, которому предстояло уйти, если Свору не удастся остановить. Зверь в крови, рвущийся на свободу по поводу и без, теперь затих и спрятался так глубоко, что захочешь – не выгонишь.
Они стояли, как боксеры перед боем – не шевелясь, напрягшись до передела и глядя глаза в глаза, да только гонг все молчал и молчал. Герман пытался призвать ярость, заставить гнев фонтанировать испепеляющей лавой, но щенок забился в угол будки и не смел даже рыкнуть. Вернись к нему сила – и Вожак, вне всяких сомнений, получил бы по облезлой морде, а может, оставил бы на мосту свою последнюю метку, но мощь улетучилась, вместо нее по венам плавал страх, а враг почему-то не торопился с развязкой.
Ждал, сверля алыми огнями потухший янтарь, ждал долго – не всякий человек столько бы вытерпел, а затем развернулся и зашагал в город, и Свора расступалась пред ним черными волнами.
* * *
От двери каморки до топчана Грид добрался на четвереньках, дрожа от озноба и рвотных позывов. Как-то раз под Новый год он отравился сивухой и подхватил грипп – ощущения были один в один. И это при том, что яд еще не начал убивать, а лишь ослабил, за компанию с собачьей силой забрав и обычную, человеческую. А может, дело было не только в яде.
За крохи беспокойного, мозаичного сна отрава проявила себя во всей смертоносной красе. Герману чудилось, что он вновь несется по городу, но уже не чистенькому и стерильному, а по окна первых этажей залитому кровью и заваленному растерзанными трупами. И за ним гнались не псы, а толпы изуродованных мертвецов с бурым киселем на лицах, и вел ораву нежити Славка Крот, ползя по алой каше, как змея.
– Эй! – Ладонь легла на плечо.
Парень вскочил, как ужаленный, от легкого прикосновения, которое иной вряд ли заметил бы. За считаные часы он осунулся и побледнел, черные венки выглядели карандашными штрихами на белом листе. Пот застилал глаза, жегся в сетках лопнувших сосудов, слабые вдохи отдавали колющей болью в ребрах.
– Дай… – простонал страдалец, с жадностью наркомана глядя на шприц в морщинистых пальцах доктора.
– Где ты был? – спокойно спросил Марк.
– А тебя гребет? Где был – там уже нету.
– Знаешь, я бы мог вколоть больше токсина, чтобы ты бегал за антидотом по пять раз на дню. Но не пошел на крайние меры. Доверился твоему слову. И ради чего? Ради этого?
– Сука… – Пленник свернулся в клубок и завыл, не в силах терпеть танец огня и льда внутри себя. – Ширни…
– Где ты был? – по слогам повторил Фельде.
– Гулял.
– Гулял? Ты с ног до головы в крови! Причем, чужой! И что-то подсказывает – она не собачья. Я прав?
Грид кивнул.
– У нас будут проблемы, Герман?
– Нет… Просто… старые счеты.
– Пообещай, что подобное не повторится. Хотя бы пока работа не закончена.
– Обещаю…
Игла ужалила в шею, и это показалось лучшим ощущением из возможных. Боль смыло забытьем без сновидений, но отдохнуть как следует не дали – под вечер явился Егерь и чуть ли не за шиворот отволок за стол, где чернел закопченными боками чайник с душистым отваром и стояла плошка с горкой вяленого мяса. Измотанный пленник потянулся к еде, но получил по ладони.
– Обожди, – крякнул старик.
– Что обожди? Я с голода подыхаю!
– Не боись, не помрешь. – Ярослав вытащил из кармана перочинный ножик и вырезанную из поленца стопку.
– Ты издеваешься? – протянул Герман, уставившись на крохотный стаканчик, из которого и воробей не напьется.
– Нет. Ешь, как человек, а не как псина. Маленькими кусочками, небольшими глоточками.
– Пошел ты знаешь куда?
Грид схватил ломоть с кулак размером и запихнул в истекающий слюной рот. Над поляной понеслись жадное чавканье и сопение. Великан наблюдал за трапезой с легкой улыбкой и молчал, лишь переставил чайник ближе к себе.
Справившись, парень потянулся к питью, но снова получил по костяшкам. Егерь налил стопку, но отвара едва хватило смочить зудящий язык, а после щедро сдобренного приправами угощения сушняк стал невыносимым.
– Еще, – тоном закопанного в песок Саида произнес Герман.
– Бери второй. – Усач кивнул на плошку с мясом. – Съешь – налью.
Грид быстрее кобры протянул руку, схватил чайник и присосался к носику. Охотник тут же вырвал посуду и наградил воришку звонкой оплеухой. Миг спустя стол грохнулся кверху ножками, а парень с перекошенным злобой лицом накинулся на мучителя, но промахнулся, споткнулся о скамейку и кувыркнулся на траву. Теплый напиток остудил вскипевшую голову – казалось, от макушки вот-вот повалит пар, как от раскаленного камня.
– Пес вертит тобой, как хочет, – устало пробасил Ярослав. – Твой питомец – тупой и невоспитанный, под стать хозяину.
– Следи за метлой, фраер. – Пленник встал и отряхнулся, готовясь притянуть обнаглевшего деда за гнилой базар и прочий беспредел.
– И не надоело еще ерепениться? Знаешь ведь, чем все кончится – и все равно прешь на рожон. Если и дальше будешь вести себя, как малолетний дурак – зверь возьмет верх. И ты уже видел, чем это обернется.
После услышанного спорить и нарываться резко расхотелось, а перед глазами всплыл оживший ночной кошмар – подернутый дымкой, зыбкий, прозрачный, но оттого не менее жуткий.
– Как он тебе, а? – Старик хмыкнул. – Коль вернулся с прогулки – значит, в нужный час песик забился в конуру. Ты со мной или Златой – герой, а волка нюхнул – и по тапкам. Нравится такой расклад – бей баклуши, сколько влезет. Не нравится – засунь спесь под хвост и слушай, что старшие говорят.
– Срал я на вас всех, – процедил парень. – Вы мне – не кенты, а кумовья. Когда тварь примется за вас, уродов – и пальцем не шелохну.
– Твое право. Но чует сердце, тебе есть, о ком волноваться. И поверь – до них Своре добраться куда проще, чем до нас. А теперь, будь добр, приберись и помой посуду.
– Козе своей приказывай, а я в активисты не записывался. – Герман плюнул ему под ноги, сунул кулаки в карманы и вальяжной походкой отправился в лес.
* * *
До одури хотелось пить, но возвращаться в лагерь он и не думал. Сам найдет воду, сам приручит зверя – без чокнутого сектанта и врача-палача. Тут все, как с дверью в бункер: главное – не торопиться.
Напрягши слух, пленник выловил из посторонних звуков шум воды, и тот привел к широкому, идеально ровному овражку глубиной в полтора роста. На склоне выгрыз русло ручеек, нырявший в круглую лужицу на дне ямы. Опустившись на колени, парень протянул к прохладной глади руки и вздрогнул, увидев свое отражение: увидев и не узнав, и дело было вовсе не в шрамах, ссадинах и янтарных радужках.
