– Эй. – Пленник ткнул обмякшее тельце ботинком, но щенок не шелохнулся, не издал ни звука. Глаз цвета лимонного леденца остекленел в черной глубине, и после смерти преданно глядя на человека.
– Ну все, хорош… – Парень ударил еще раз, надеясь, что гребаная псина просто потеряла сознание от натуги. – Блин…
Оставлять трупик в лесу было слишком опасно – начнет вонять, и Егерь сразу его отыщет. С отвращением взяв тушку за хвост, Герман отнес ее на берег и зашвырнул в Везелку. Вода тут же забурлила, на поверхности заблестели не то лоснящиеся спины громадных – в руку – пиявок, не то щупальца зарывшегося в ил чудища. Впрочем, какая разница? Главное, от дохлятины не осталось ни шерстинки, ни косточки, а нет тела – нет и дела. Красивую отмазку убийца уже придумал, но на душе от этого легче не стало. Странно. Кучу людей порешил – и хоть бы хны. Тварь загнал – и как-то не по себе сразу, ноет в груди, по горлу холодок гуляет.
– Разве я не велел оставаться в лагере? – наехал Ярослав по возвращении.
– Нет. – Пленник сунул кулаки в карманы и подпер плечом бетонный выступ. – Ты велел не отходить от пса ни на шаг. Я и не отходил.
– И где же он?
– Убежал. Мы гуляли в лесу, потом завыли собаки, Желудь к ним и бросился. Догонять не стал – уж извини, своя шкура дороже.
– Не сомневаюсь. – Даже самый недалекий наблюдатель заметил бы, каких усилий стоило старику держать себя в руках. – А вот твоя байка на правду не шибко похожа. Если бы кутенок хотел сбежать – смылся бы в первую ночь. Я его, в отличие от некоторых, в ящике не запирал и к цепи не пристегивал.
– Да почем мне знать, что у него на уме?!
Отшельник прищурился, подошел к парню вплотную и прохрипел:
– Хоть ты и сука редкостная, а брехать так и не научился. Признавайся, что с кутенком сделал, ирод?
– На хер сходи! – выплюнул в ответ Герман. – Ты не мусор, я не зэк, чтобы в чем-то признаваться. Был кутенок – да сплыл. А будешь бузить – сплывет кто-нибудь еще.
На этом спор, скорее всего, и закончился бы. Крыть Ярославу было нечем: ни свидетелей, ни улик. Не пытать же засранца, в конце-то концов, пусть руки и чешутся. Но тут вмешалась Злата – нет, девушка не потребовала ответа, не стала просить сознаться или намекать на истинную участь песика. Она села на корточки, уронила лицо в ладони и тихо заплакала, чем, сама того не ведая, толкнула отца на крайние меры.
Впервые за долгие годы давно утихшая горячность взяла верх, лавой выплеснулась наружу, и загнать ее обратно охотник уже не сумел. Он с диким рыком накинулся на Грида, схватил за плечо и так саданул в скулу, что свет у того в глазах на миг померк, а земля ушла из-под ног. Но этот удар Герман принял на себя, оставив зверя в клетке за семью замками. Голову пронзил раскаленный костыль, каким в стародавние времена приколачивали рельсы к шпалам, из них же заводские умельцы ковали первоклассные финки. Ничего похожего парню испытывать не доводилось, но оно того стоило – в час нужды клетка распахнулась, и чудовище вышло по приказу, а не по своей прихоти.
Прыснувшая в жилы мощь стала оружием, которым управлял хозяин, оставаясь при этом в здравом уме и твердой памяти, и это чувство тоже было для него в новинку. Осознав, к чему все идет, Егерь попытался отшатнуться и сплясать свой коронный неуловимый танец, но те фокусы канали против слепого, одурманенного безумца и совершенно не годились против истинного повелителя клокочущей силы.
Герман единственной зуботычиной срубил здоровяка, навалился, схватил за ус, и прежде чем Фельде успел выхватить сигнальный пистолет, так отходил по размалеванной морде, что еще мгновение – и вслед за сознанием вышиб бы и дух.
– Все путем, начальник. – Стальной шприц хрустнул в пальцах и улетел в кусты. – Ширка не нужна. Видишь? – Грид развел руки, словно хвастаясь обновками. – Теперь я готов. Пора прикончить хвостатую мразь и разойтись миром, если не хочешь, чтобы началась война.
Последние два слова он не сказал, а прорычал, и все присутствующие завертели головами, чувствуя мурашки вдоль позвоночника. Но тут в буханке зашипела рация, нарушив гнетущую тишину, и раздался встревоженный голос Краба:
– Шеф, база на связи. Срочный вызов.
* * *
Крейда
Часом ранее
– Бражку взял? – спросил Толик Рыжий, мужичок средних лет с широко посаженными, выпученными глазами и пухлыми губами, придающими ему отдаленное сходство с сомом. Только у хозяина коряг шкура темная, а у Толика – сизая из-за частых и обильных возлияний.
– Гонишь? – окрысился приятель по кличке Шпрота, тощий и вонючий даже по меркам крейдеров, а уж скользкости его позавидовала бы любая рыбешка. – Как я, блин, ее протащу через Проходную? Пацаны бы обшмонали и на эту же бутылку и посадили бы. Не, я как в дозор пошел, так в лесу пузырь и скинул.
– В лесу, говоришь? – Напарник поскреб посеченный шрамами подбородок, с опаской поглядывая на залитые золотом верхушки сосен. – Засада…
– Че, очкуешь? Еще же не стемнело. И у меня перо есть. Во. – Клинок в два пальца длиной блеснул в угасающих лучах.
– Перо… – хмыкнул старшой. – Нынче в Сосновке такое шарится, что пером его только пощекочешь. Ну да ладно, придется шкандыбать – без бражки Сонька не раздвинет ляжки.
Подельники заулыбались и шаткой походкой двинули к посадке, приободренные грядущей попойкой и мыслями о Сонькиных ляжках.
– Где спрятал-то? Недалеко хоть?
– Не… Вон за тем муравейником.
– Каким? Их там два!
– Хм… вроде за левым.
– Ох, и пень же ты, Шпрота…
Заветного пойла и по совместительству – пропуска в трусики податливой крали ни за левой, ни за правой кучей не отыскалось. Но жажда залить трубы и попарить шляпы пересилила страх наступающей темноты, и поиски привели закадычных друзей к озерцу, в зеленой глади которого уже отразилась пошедшая на убыль луна.
– Тьфу ты, – проворчал Рыжий. – Теперь до утра ждать придется. Сука, весь кайф обломал.
Он замахнулся и замер с занесенной рукой. Напарник, зажмурившийся в ожидании подачи, обернулся и лишь чудом не простился с содержимым мочевого пузыря. Над забулдыгами возвышалась косматая гора с взъерошенным загривком и меховым воротником на могучих плечах и бычьей шее. В горящих алым глазах, казалось, отражалась сама Преисподняя, зловонная пасть едва закрывалась из-за торчащих клыков, а изогнутые серпами когти были острее любой финки и тихонько звенели при малейшем движении. Но вид твари был не так страшен, как десятки огоньков позади нее – блики глаз Своры адских гончих, изготовившихся к прыжку в ожидании приказа Вожака.
– Шухер, пацаны! – попытался заорать Толик, но голос сорвался на сиплый фальцет – такой не то, что на Заводе, в соседних кустах бы не услышали.
Мохнатые пальцы сомкнулись на щеках и раздавили лицевые кости, как яичную скорлупу. Глядя на кровавое месиво и стекающие по нему белки, Шпрота раззявил рот в беззвучном крике и рванул к Проходной со всех одеревеневших, набитых песком ног, но не успел пробежать и пары метров, как бритвенно острые серпы полоснули по спине, прорвав легкие и располосовав хребет.
