– Значит, шуховцы не при делах?
– Нет. До сих пор думают, что я спасаю город от страшной напасти.
– И ради чего все это?
Марк вздохнул, будто у него спросили несусветную глупость, понятную даже ребенку. Но при этом ублюдку доставляло явное удовольствие просвещать несмышленыша и параллельно – упиваться собственным злым гением:
– Великие дела вершатся ради великих замыслов. И зачастую ценой великих потерь. Представь, что мы сумеем не просто отвоевать мир у чудовищ, но и восстановить в первозданном виде. Чистая вода, воздух, живые растения и животные, служащие людям, а не пытающиеся съесть их кишки. Неужели сотня-другая трупов – неравноценный обмен за выживание вида? В этом вся суть нашей работы. В это смысл проекта «Эликсир» – поиск лекарства для израненной, зараженной, умирающей планеты.
– Отвоевать мир у чудовищ?! – Хлопок по столу подбросил тяжеленный приемник, как надувной. – Самим в них превратившись?!
– Не усугубляй. – Марк усмехнулся. – Человека делает человеком разум, а не тело. Образ мыслей, рефлексы и поведение, а не внешность. И над сохранением рассудка я и бьюсь последние годы. Сыворотка нестабильна, сам видел – не то бешенство, не то смерть. В самом начале в лучшем случае выживал один из десяти, затем я повысил результат до каждого третьего. Но с твоей помощью совсем скоро люди – от ребенка до старика – вознесутся на вершину пищевой цепочки, станут самым сильным звеном и вернут Землю истинным хозяевам. Разве цель не оправдывает средства?
– Моя помощь? Я-то тут при чем?
Марк выждал небольшую паузу, собираясь с мыслями.
– Это прозвучит глупо, но сыворотку можно… – он щелкнул пальцами, подбирая нужное слово, – дрессировать. Как собаку. Стресс, которому подвергается носитель, вынуждает вещество идти на уступки, помогать чужеродному организму ради собственного выживания и тем самым как бы привыкать к нему. Как поднятие тяжестей развивает мускулатуру, так и постоянные тренировки делают сыворотку менее агрессивной и более приспособленной для следующих носителей. Ты должен был сразиться с Гордеем позднее, месяцев через шесть-семь, но упущенный прогресс легко наверстать. Через пару лет совместными усилиями мы снизим количество отторжений до половины, а там и до полной победы рукой подать! И больше никто и никогда не погибнет от лап чудовищ – мы либо подчиним их, либо уничтожим. Соглашайся, прошу. Не ради меня, но ради уцелевших, гибнущих тысячами по всему миру.
– С меня хватит этого бреда, – прорычал парень. – Скоро все узнают о твоих делишках. И не надейся на быструю смерть, черт!
– Не дури! – огрызнулся живодер. – Чтобы синтезировать новую версию, хватит и капли твоей крови. Но придется все начинать с этого же этапа и топтаться на месте. Подумай, сколько времени придется угробить, сколько образцов извести зазря!
– Подумал. Не станет тебя – не надо будет никого изводить. Жди, падаль.
– Нет. – Марк отшвырнул гарнитуру и расплылся в ехидной улыбке. – Ты – жди.
Герман встал и одним ударом вдребезги разнес станцию, после чего зашагал на выход. Палящее солнце жгло привыкшие к полумраку глаза, он заслонился от света ладонью и не сразу заметил фигуры напротив. Великолепная пятерка Технолога во всеоружии явилась по душу бунтаря. Грид стоял, как приговоренный к расстрелу, сквозь слезы глядя на вскинувших пушки убийц.
Минуточку…
Почему «как»?
Майор, Кадавр, Банан, Краб, Карина – все в сборе и готовы по первому приказу пустить кровь, столь необходимую всем без исключения чудовищам, даже тем, кто внешне неотличим от человека.
– Ну что, быдло? – Смирнов выплюнул изжеванный прутик и щелкнул помпой. – Последнее слово.
Парень поднял чумазое, покрытое бурой коркой изможденное лицо и чуть слышно произнес:
– Взять.
Черная волна вынесла стеклянные двери и хлынула на площадь перед зданием. Пальба и крики стихли за секунды, сменившись чавканьем и хрустом, которые звучали лишь чуточку дольше. Свора расправилась со «львами» быстрее, чем стая пираний – с мелкой рыбешкой, оставив куски стали и обрывки камуфляжа в красных лужах.
После скорого перекуса желтоглазые громадины отступили за спину нового вожака и побрели в сторону парка Победы, откуда начинался кратчайший путь в Технолог. Вернуться бы на берег и похоронить Злату – негоже ей пропадать в чьем-то желудке, к тому же, псы вырыли бы достойную могилу, но время поджимало. Надо успеть рассказать шуховцам, какую змею они пригрели под боком, а яд взялся за плоть с утроенной силой, и страдалец едва волочил онемевшие ноги.
Прохладная сень под стройными рядами кленов, елей и лип так и манила прилечь и забыть обо всех невзгодах. А почему бы не отдохнуть? Столько всего приключилось этим утром. Столько волнений и боли, а дорога так далека – пожалуй, стоит перевести дух. За пять минут отрава не добьет, а вот если свалишься от усталости – тогда точно кранты.
– Слышь, э! – Хлыст врезал мыском по голени. – Иди, давай, валяться он вздумал.
– Я минуточку, – пробормотал Герман, зевнув и потерев отяжелевшие веки.
– Какая минуточка, братан? Не гони, вставай. Ты меня чему учил? Нельзя сдаваться. Заднюю врубишь – смерть. Ну, вперед!
Вот назойливый хорек. Грид оттолкнулся от шершавого ствола и зашагал к мосту через обмелевшую к концу лета Везелку. Пес – самый крупный, матерый боец – ткнул в ладонь носом, на удивление теплым и мягким. С такой опорой брести стало чуточку легче.
– Забавно. – Парень тряхнул головой и скривился от укола в темя. – Меня сейчас и слепые щенята разорвут. А вы хвостами виляете, идти помогаете. Что с вами не так?
– Думаю, им надоело, – с важным видом заявил Булка.
– Надоело?
– Ага. Их заставляли делать то, что им не нравится. Собаки не воевали с людьми, но воля вожака – закон. А теперь они нашли в тебе надежду на перемены.
Герман усмехнулся и, потеряв равновесие, схватился за нагретые перила.
– Разве? Я же только что приказал им убить человека.
– На то была причина, – возразил увалень.
– У всех есть причина. Даже у Фельде.
– Просто ты – добрый, – пискнула Мелочь, взяв старшего товарища за рукав. – А те другие – злые. Песики лучше всех отличают хорошее от плохого. Они верят в тебя. И мы тоже.
– Еще бы я поверил в себя…
Мост делил парк на две равные половины, и к противоположной под прямым углом примыкала подернутая испариной асфальтовая дорожка. По обе стороны – глухие заборы, окаймленные зелеными полосами травы. Путник прошел сотню метров, как по углям: суставы жгло на каждом шагу, на вдохе в легкие впивались раскаленные иглы, на выдохе – ледяные, отек тисками сдавил горло, от головной боли крутило желудок. А впереди ждала высоченная и довольно крутая лестница со скамейками и палисадниками на просторных пролетах, сдвоенной серой лентой взбирающаяся по склону Харьковской горы. По сравнению с предстоящим испытанием все эти муки – так, легкое недомогание.
